Политикой не занимался

Как обычно принято, несколько слов о своих корнях. Родился я 23 октября 1941 года в Петропавловске-Камчатском. Отец, Николай Степанович, в ту пору был партийным работником, а мама, Зинаида Григорьевна, работала в газете.
Отец родом из Шуи, детдомовец, с четырнадцати лет был пастухом, учился и доходил до всего сам, работал на комсомольской, а потом на партийной работе там, куда направляли. Был абсолютно предан коммунистической идее. У него, наверное, это наследственное: его отец, а мой дед, воевал у Чапаева и погиб в 1919 году. Преданность идее поколебать не могло ничто, в том числе даже и то, что за свою инициативность отец поплатился свободой. В 1952 году его репрессировали, посчитав, что он разбазаривает народное добро. А дело было в том, что в районе, где он был на то время секретарем райкома партии (на Херсонщине), он распорядился снабжать продуктами (бесплатно) семьи погибших на фронте. Время тогда было такое, что если далеко высунуть голову, то на эту голову могли и укоротить. Забрали, приговорили, посадили... Такую нехитрую схему в ту пору узнали многие, очень многие семьи. Потом был лагерь... Думаю, что здоровье отца подорвал даже не лагерь, а явная несправедливость по отношению к нему, так он от этого удара и не сумел полностью оправиться и умер в пятьдесят два года, в 1966 году. А тогда, в середине пятидесятых, после смерти Сталина начались пересмотры дел, и отца выпустили в 1954 году.
Мать сразу же после его ареста с работы попросили. Пришлось с Украины переезжать на Урал, в ее родной город Сатку, там жила ее мама. Вот и поехали к бабушке. Те два года, что отец сидел, были очень тяжелыми, ведь нас в семье было трое огольцов-парней, я - самый младший.
Мама и в Сатке сразу на работу никак не могла устроиться, так подрабатывала, где придется. С этого момента и началась моя самостоятельность. Все вместе изворачивались как-то, чтобы кусок хлеба достать: огороды копали, металлолом собирали, лошадей пасли.
Время тогда было и вообще не очень-то сытое, а уж в нашем положении - и тем более. Я вот вспомнил бычков, которых ловил в пруду. Они очень припахивали нефтью, но это была наша добыча, ведь были мы с братьями добытчиками. Нажарит мама с томатом - вкуснота, за уши не оттащишь!
В школу ходить я бросил и даже бравировал этим: свои - мол, мужские заботы, какая там школа! Рассказываю, конечно, не к тому, чтобы - упаси Бог! - у меня последователи появились, без учебы, без знаний в жизни - никуда.
Потом, когда отец уже вернулся, мы переехали в Златоуст, он устроился на работу учителем в школу, жизнь стала как-то постепенно налаживаться. Но я все равно решил и настоял на своем решении, чтобы учиться во "взрослой," вечерней школе. А "для дела" пошел в ремесленное училище.
В ремесленном пришлось тоже не одну стычку выдержать, пока не акклиматизировался, там свои законы были, что-то вроде "дедовщины". Но кулаки применять я еще раньше научился, так что "старики" быстро смекнули, что к чему, и оставили в покое.
Учили, надо сказать, нас на совесть. Учащиеся на полном серьезе выпускали, как было принято говорить, "товары народного потребления".
“Мои университеты" вели преподаватели-фронтовики. Двое из них - танкисты, раненые, горевшие. Чего не понимал, объясняли, если же характер свой пытался выставлять, ершился, народным русским языком ставили на место. Когда на 9 Мая, на День Победы, одели они свои ордена-медали, поглядел я на них и как-то по-другому стал к ним относиться. Авторитет их был для меня непререкаем. Настоящие русские мужики, в коленках слабины не дадут, и другим распускаться не позволят.
Ни со мной, ни с моими братьями родители никогда, исключая нежный младенческий возраст, не миндальничали, не придыхали и не сюсюкали. И думаю, что это абсолютно правильно. Иначе, кроме инфантилизма ровным счетом ничего не выработается. Иное «дитятко» до тридцати-сорока лет норовит на горбу у мамы-папы проехать на всем готовом. У наших же родителей суровое спартанское воспитание, которое мы получали, проистекало, во-первых, от их постоянной занятости (мама тоже работала), а во-вторых, из принципа "не набьешь шишек - не научишься ходить". Вот так, набивая шишки, я и осваивался в жизни.
После ремесленного пошел работать на златоустовский металлургический завод, в электросталеплавильный цех. Как сейчас помню свой первый станок "ДИП-200" – универсальный токарный. Поработал недолго, всего несколько месяцев, но заводская атмосфера понравилась, понравилось, что все там было "всамделишное", не так, как в "ремеслухе".
В том же году с братом Олегом по комсомольской путевке решили поехать в Новую Каховку, на Украину. Потянуло изведать романтику.
Город только-только начинал строиться, и машиностроительный завод был новым, недавно пущенным.
Вот пишу сейчас об этом, а воспоминания такие яркие! Должно быть оттого, что связаны они с молодостью, с задором, с энергией и максимализмом, какие бывают только в восемнадцать лет, когда думаешь, что всего, без исключения, можешь добиться, достаточно этого очень захотеть.
Новая Каховка встретила морем проблем. Но мы их вовсе не боялись, и это море было - по колено! Гораздо интереснее было другое море - Каховское водохранилище... Жили в общежитии, с превеликим трудом дотягивая от получки до получки, а перехватить «трояк» было большущей удачей. Но жили и весело, и интересно, не ныли, ибо "маменькиными детками" никогда не были.
Там же, в Новой Каховке, встретил и свою будущую жену, Жаннетту Николаевну, - она по распределению после института приехала на завод, жила в нашем общежитии. Вскоре поженились, хотя жить нам пришлось вначале по разным комнатам. Через год родился сын Володя.
Работа на заводе занимала не только положенные по сменам часы. Было eще острое желание узнать побольше, освоить максимально возможное число рабочих профессий, чтобы разобраться до тонкостей в секретах того, как появляются на свет машины.
Работал токарем, строгальщиком, фрезеровщиком, шлифовщиком, сварщиком. Вначале - в цехе нестандартного оборудования, затем в инструментальном, а потом в цехе электродвигателей восьмого габарита в группе механика.
В группу механика подбирали специалистов высокой квалификации. Любыми средствами требовалось добиться того, чтобы не было простоев оборудования, чтобы вовремя запустить станок. Были, видно, и у меня неплохие задатки, если взяли туда на работу. Там и стал настоящим cпeциалистом - унивepcaлoм, имeл седьмой разряд (сейчас высший – шестой разряд).
Работа была достаточно разносторонней, разнообразной и интересной. Она требовала не только сил, но и определенного уровня знаний. Постоянно поступало новое оборудование, нужно было быстро разбираться в нем, знать, что может выйти из строя в первую очередь, как устранять возникающие неполадки.
Вот эта потребность в широких познаниях в области технологии, химии и так далее и привела меня к мысли о необходимости учебы, получения высшего инженерного образования.
Поступил на вечернее отделение филиала Одесского строительного института. Через два года перевелся на третий курс Запорожского машиностроительного института. Учился хорошо, это я без хвастовства говорю. Не для оценок - для знаний.
Да и работал тоже, наверное, хорошо, если часто именно меня разыскивали даже в воскресные дни - простоев нельзя было допускать.
Так живо вспоминаются те, с кем тогда довелось работать, - слесарь-универсал Михаил Зубков, слесарь, Герой Социалистического труда Тимофей Писня... Сколько лет прошло! Живы ли они?..
Уже после женитьбы, в 1963 году, призвали меня в армию. Служил три года в войсках ПВО под Москвой. Самое яркое впечатление от службы? Да, наверное, как падал вместе с сорвавшимся лифтом в ракетную шахту - такое не скоро забудешь!
В 1967 году родился у нас второй сын – Олег. Пришлось тогда не сладко, навалились материальные трудности. Стал работать и подрабатывать еще на полставки и еще учился... Жена вскоре вышла на работу. Вот так, подменяя друг друга, воспитывали малыша, да и старшему было всего шесть лет, и каверзы так и сыпались горохом - только собирай. А у нас с женой была, по-моему, одна единственная мечта в тот период: отоспаться! Глаза, как песком запорошенные...
Институт окончил в 1974 году. Но еще раньше меня назначили в цехе восьмого габарита заместителем начальника цеха. Потом - переводят в кузнечный цех, потом - ставят начальником цеха восьмого габарита. После этого работал заместителем главного инженера по техническому перевооружению, заместителем директора по производству
В 1987 году на Ново-Каховском машиностроительном заводе проходили выборы директора. Я в них участвовал в качестве кандидата на эту должность, надеялся на честные выборы. Но их, к сожалению, не было. Министерство буквально "продавило" своего претендента.
Я тогда решил уйти с завода. Непростое это было, надо сказать, решение, совсем непростое. Ведь заводу было отдано ни много ни мало двадцать девять лет и мной, и супругой. Но и по-другому поступить я не мог, потому что остаться означало смириться с подлостью и подтасовкой. Ложь и угодничество ненавижу органически, с детства. Вот поэтому и решил уйти, хотя, конечно, знал, что могло это обернуться значительными испытаниями и встрясками для всей нашей семьи. Да, меня уговаривали остаться, но я не мог. Хотя, чтобы быть справедливым, скажу, что на произвол судьбы меня не бросило то же Министерство. Мне предложили на выбор несколько директорских мест - во Фрунзе, в Полтаве, в Ярославле и в Тирасполе.
Я выбрал тираспольский "Электромаш". Почему? Ну, во-первых, наверное, потому, что в масштабах Советского Союза Тирасполь, как промышленный центр был, что называется, “на слуху". Во-вторых, все предприятия, кроме тираспольского "Электромаша”, были по своим масштабам гораздо меньше, чем Ново-Каховский машиностроительный, - на нем в ту пору работало около пятнадцати тысяч человек. Мне просто не хотелось останавливаться в своем профессиональном росте, не хотелось дважды проходить школьную ступень. Другими словами, те варианты просто не вызвали профессионального интереса. А, в-третьих, так получилось, что первый директор "Электромаша" Б.П.Савин когда-то работал в Новой Каховке начальником цеха восьмого габарита, и я работал под его началом.
Приехав в Тирасполь, начал знакомиться с заводом. В ноябре 1988 года прошли выборы, меня избрали директором.
Что и говорить, ситуация на заводе была очень сложная, прежде всего потому, что "Электромаш" стабильно не выполнял план, у него был огромный долг, свыше одиннадцати миллионов рублей. Сумма по тем временам – астрономическая! И что еще страшнее, заводчане уже как-то начали свыкаться со своей ролью аутсайдеров...
Главными задачами было выйти из прорыва, найти резервы ускоренного развития производства, и, конечно же, переломить пессимистический настрой.
Легко ли было быть директором в конце восьмидесятых?.. Только наивный чудак мог бы ответить утвердительно. Хотя и современный директорский корпус, работающий в условиях разрыва устоявшихся десятилетиями связей, в условиях рынка вынужден крутиться, как белка в колесе, но по крайней мере существует абсолютная ясность — все диктует рынок, все правила игры.
А в годы перестройки столкнулись, переплелись, а вернее, перепутались ростки рыночной экономики в виде хозрасчета и самофинансирования и жесткое государственное регулирование, когда все фонды приходилось, что называется, "с боем выбивать" в министерстве, да еще и отчитываться перед ним буквально о каждом своем шаге.
Особенно несуразным явлением в те годы стала госприемка продукции. Вроде бы, и благое начинание, и правильное - повышение качества выпускаемой продукции. Но вот какими методами эта задача реализовывалась? Отнюдь не рыночными, а самыми что ни на есть силовыми, волюнтаристскими, без подготовки, даже без необходимой документации. Был дан лозунг, из лозунга следовала партийная установка, из партийной установки вытекала задача министерству, а уж оно было обязано любой ценой добиться выполнения. Так и было.
Кстати, при всех недостатках, плановое хозяйство было хозяйством налаженным, существовали общий рынок Советского Союза, интеграционные связи, взаимные поставки и так далее. Это я к тому, что ратовать за ничем не регулируемый рынок, который нам подсунула под шумок заграница, мог бы только безумец. Они, между прочим, у себя в ЕЭС устанавливают плановые квоты, и попробуй их превысь!
В те годы (конец восьмидесятых), мы на "Электромаше" пытались найти оптимальные пути развития производства, технического перевооружения, повышения конкурентоспособности продукции. Словом, пытались нащупать свою нишу, чтобы наладить производство и поставить завод на ноги.
Коллектив на заводе прекрасный, он таким остался и сегодня. Это как-то передается от поколения к поколению рабочих и ИТР, что ли...
По совместной работе ярко вспоминаются мне Л.В.Созонов - начальник цеха крупных машин, В.М.Рыляков - начальник цеха, Ф.С.Крейчман - заместитель директора по производству, Ю.И.Лейбин – заместитель главного инженера по проблемам развития товаров народного потребления, Л.М. Грачева - начальник цеха малых машин, начальник инструментального цеха Г.А.Пахолюк, токарь-расточник И.П. Харабажиу.
Важно, что в душах заводчан с течением времени произошел перелом к лучшему. Видя позитивные сдвиги, хотя и были они не такие быстрые, как хотелось бы, они как-то больше сплотились в достижении поставленных задач.
Висел тогда такой плакат: "Наш завод - наша гордость!". Вот этот лозунг, если задуматься, нес глубочайшую смысловую, воспитательную нагрузку: чтобы не приходилось опускать глаза, когда тебя спрашивают: "Где ты работаешь?", сделать все необходимое для того, чтобы заводом можно было по-настоящему гордиться. Ведь так важно понимание значимости труда каждого и радость от того, что этот труд принес весомые результаты!
Большое значение имело и то, что коллектив - и здесь сказалась большая работа в первую очередь Совета трудового коллектива (председатель - Б.М Штефан) профкома, парткома - почувствовал изменения и в развитии того, что называют "соцкультбытом". И в первую очередь речь шла о самом насущном - о жилье. Электромашевцы в городских списках нуждающихся в жилье занимали значительное место. А что это означало? Это означало, что человек, работая за станком или за кульманом, не мог спокойно отдаваться работе, чувствуя гнет проблем. Нерешенность жилищных вопросов способствовала тому, что одна за одной рушились молодые семьи, не было нормальных условий для воспитания детей.
Начали разрабатывать программу собственного строительства жилья хозспособом, сконцентрировали для этого необходимые средства, создали свое управление капитального строительства. В мою бытность директором был заложен первый электромашевский дом по улице Горького. Радостно сознавать, что сейчас программа работает, несмотря на тяжелые экономические условия вводятся в строй новые дома. Очередь на получение квартир на заводе сократилась с 900 до 300 человек, и, видимо, скоро исчезнет совсем.
Как приятно было мне побывать на сдаче нового дома по улице Курчатова в эксплуатацию, а затем и на пуске экономичной котельной, обслуживающей этот дом и не допускающей потерь тепла!
Конечно, у президента не может и не должно быть предприятий-"любимчиков" и предприятий -"пасынков". Но, думаю, каждый поймет меня правильно, если скажу, что к "Электромашу" у меня особое отношение. С него начался новый, тираспольский этап в моей жизни. Было много задумок и планов, было любимое дело, которым хотелось заниматься и дальше.
Но жизнь распорядилась так, что от любимого дела пришлось отказаться в пользу политической борьбы.
Ох, уж эта политика! Если бы мне, скажем, в Новой Каховке сказали, что я займусь политикой, уйду с производства, я по меньшей мере посчитал бы этого "пророка" дураком и по-русски попросил бы его не каркать.
Политика... Да не было в Советском Союзе моего времени никакой политики, кроме "генеральной линии партии"... Установка - и вперед!
Как и всякий мало-мальски грамотный человек, я, конечно же, читал газеты и журналы, но тогдашнее состояние средств массовой информации всем известно, почерпнуть из них что-либо в качестве базы для понимания необходимости политической борьбы было практически невозможно. Так что, когда меня спрашивают, занимался ли я политикой до периода конца восьмидесятых годов, мне даже немного смешно становится. Производством я занимался, а вот политикой не занимался...
Политика "достала" нас сама. В ходе восьмидесятых, в ходе горбачевской перестройки и в Молдавии, вслед за Прибалтикой, начался рост национализма, причем, не просто рост, а его тщательное культивирование, взращивание, вовлечение в это ущербное сознание значительных масс. Стало подобное возможным из-за выдвижения на первый план в процессе "демократизации" общества вопроса о национальном самосознании, "национального вопроса".
На первый взгляд, ничего плохого в самих лозунгах о национальном языке и его проблемах, возрождении национальной культуры не было, но уже с самого начала эти лозунги были лишь маскировочными средствами для прикрытия далеко идущих планов националистически настроенной части молдавской, а вернее, румынофильской интеллигенции.
Национальное сознание, осознание своей принадлежности к определенной нации, народности или этнической группе, чувство гордости за свой народ, за его достижения в области культуры - все это нормальные и здоровые чувства.
А национализм - свойство болезненного выверта сознания, следствие определенного комплекса, если хотите. Национализм - и в этом его опасность - проповедует возможность возвышения людей одной нации над людьми иной национальной принадлежности, и даже не только возможность, но и моральность.
Вот это деление людей по сортам, исходя из графы "национальность”, вот эта враждебность к другому человеку, взращиваемая и приветствуемая националистами, страшнее всего. Яд националистической заразы всасывается в кровь удивительно быстро и представляет собой опасность, сравнимую со СПИДом.
К сожалению, я знаю не один пример, когда, вроде бы, совершенно нормальный человек терял всякий разум, всякую способность здраво рассуждать, в ослеплении бормоча про "национальные приоритеты", "манкуртов", "оккупантов" и прочее, начисто забывая о том, что право на национальное самосознание есть у каждого, в том числе и у его собеседника. Это - неотъемлемое право каждого человека.
Я вырос на Урале, где бок о бок живут и трудятся русские, татары, башкиры, украинцы, немцы. Да, я всегда внутренне гордился тем, что я - русский, но никогда не кичился этим, не выпячивал свою национальную принадлежность.
Да и глупо было бы на производстве устроить разборку "на первый - второй сорт рассчитайсь!". Когда, скажем, случается авария, когда зачастую жизнь человека подвергается опасности, разве может быть разница в том, кто ты - украинец, еврей или мордвин? Речь идет о человеке…
Осознание опасности разделения людей пришло к производственникам, к директорам, отвечавшим за организацию работы предприятия, а значит, и за отдых, жилье, питание работников, именно через призму производства ответственности за него, а значит, и за коллектив. Быстро пришло понимание того, что все буквально могло рухнуть, подбрось только такую "дохлую кошку" в коллектив - и пойдет выяснение отношений, до работы ли уж тут будет? А связи между предприятиями?.. Связи, на которых все держалось, - и технология, и производство.
...Когда в гордыне своей люди решили построить в Вавилоне башню до самого неба, Бог смешал их языки, все заговорили на разных наречиях, будучи не в состоянии понять друг друга, и великий план провалился. Именно такое "вавилонское столпотворение" и приключилось в результате разрыва десятилетиями, а то и более того складывавшихся связей между республиками СССР, между предприятиями. Результаты?.. А каких положительных результатов можно было ожидать? Разрушить оказалось до неимоверности просто и легко. Строить - гораздо тяжелее.
Тогда, в конце восьмидесятых, производственники осознавали, что опасность, притаившаяся до поры до времени в национализме, вырывается наружу, понимали, что бороться надо, но как, какими способами, еще не совсем себе представляли.
И здесь следует отметить, что Центр даже информацию о событиях, явственно свидетельствовавших о росте национализма в республиках, подавал так дозированно, так приглаженно, что картина, создаваемая средствами массовой информации, а точнее, средствами массовой дезинформации, была очень и очень далека от реальной жизни. Союз разваливали, в первую голову, из Центра, из Москвы - это я хочу подчеркнуть.
Мы на "Электромаше" работали с 64 странами и знали, что страна-заказчик требует представления документации на том языке, на котором там говорят. Хоть на арабском, хоть на японском. Для этого и существуют переводчики, специалисты в области технического перевода. И это их хлеб.
Но сами-то машины делают не филологи-полиглоты, а обыкновенные люди, хотя и очень дельные специалисты в своей отрасли. А попробуй-ка начни требовать от них знаний филологии? Вот тут-то и появится "Вавилонская башня", а с ней и конец этого производства.
Неприятие нами националистических идей органически вытекало и еще из одного. Мы были так воспитаны и дома, и в школе, и в институте, так изучали историю, литературу, искусство, что мысль о подрыве дружбы народов, дружбы между людьми разных национальностей ассоциировалась у нас сама собой с разрушением основ государства. Да ведь именно так и получилось на самом деле! Умело подброшенное яблоко национального раздора в одночасье рассорило и развело по национальным квартирам тех, кто в минуту опасности всегда был готов подставить свое плечо соседу, помочь. Разве не было в Молдавии случаев, когда распадались семьи, в которых один из супругов стал считать себя "истинным румыном", а другой настаивал на том, что принадлежит к молдавской нации?...
"Divide et empera!" - "Разделяй и властвуй!" - знаменитый принцип Римской империи по отношению к покоренным народам был в полной мере осуществлен на практике в ходе перестройки и складывания новых государств, возникших на месте распавшегося СССР. Нетрудно сейчас, по прошествии десятилетия, разглядеть, кто же настриг политических и экономических купонов с умело направляемого в свое время процесса суверенизации нынешних государств СНГ, кто ныне властвует, разделив.
...Когда на заводе готовилась забастовка, я был в Москве, как это водилось в то время, выбивал в министерстве фонды, материалы, заказы. После телефонного разговора уяснил одно: коллектив собирается бастовать. Срочно вылетел в Тирасполь.
Что значит бастовать? Это значит, не работать, остановить производство, значит, потери в прибыли завода, потери в заработной плате… И все же было понимание, что никак иначе привлечь внимание к проблемам русскоязычного населения Молдавии (не только Приднестровья) не удастся. Ведь была самая настоящая информационная блокада, все требования, все предложения городов и районов Приднестровья, сессий Советов, которые сконцентрировали в своих решениях массу предложений из трудовых коллективов, были как будто в вату запакованы. Никаких отзывов, никакой реакции. Ни в Кишиневе, ни в Москве.
А ведь предложения на том этапе были очень разумные, взвешенные, они отражали реально сложившееся в республике двуязычие. Предлагалось ввести в качестве государственных два языка - молдавский и русский.
Сейчас, спустя двенадцать лет, набив себе шишек в ходе реализации государственной политики одномоментного перехода к обязательному государственному румынскому языку и столкнувшись с тем, что даже практически полностью ликвидировав русские школы, не удалось искоренить русский язык из обихода тех, кто им пользовался десятилетиями. Республика Молдова в лице своего нового парламента и Президента заговорила о возможности (!) проведения референдума по данному вопросу - о втором государственном языке. Теперь, оказывается, можно даже и спросить мнение народа по этому поводу (хотя Президент В.Н.Воронин пока отложил проблему референдума на неопределенное время: сначала-де, мол, нужно что-то на язык положить, а потом уже обсуждать, как говорить). Тогда же, в 1989 году необходимость проведения референдума прямо-таки висела в воздухе, если иметь в виду конфликтную ситуацию перед проведением сессии Верховного Совета МССР по языковым вопросам. Да уж где там было националистам проводить референдум, победа была так близка!
...Вернувшись из Москвы, попал прямо на митинг. Это ведь не только, скажем, электромашевцы решили бастовать. Все крупные, да и не очень крупные предприятия, все, кто имел хоть каплю сознания, встали в один строй.
Первыми забили тревогу и начали организовываться кировцы - наши соседи по промышленной зоне. "Точлитмаш" им.Кирова расположен рядом, и координировать наши действия было несложно, тем более, что не сговариваясь, выходили практически на одни и те же предложения.
Все-таки забастовка! Как к этому предложению отнеслись директора? Да нормально отнеслись, понимая, что иного выхода просто нет. Тираспольские директора А.И.Большаков, А.И.Блашку, Я.Л.Цысин, с Рыбницкого металлургического - А.К.Белитченко, с Бендерcкого "Электрофарфора" -Г.Ф.Пологов и многие другие.
Был такой орган - Совет директоров, во главе стоял А.И.Большаков -директор "Точлитмаша", обговаривали и там некоторые аспекты.
Но когда при мне в Кишиневе в то время начинали, задыхаясь от ненависти, говорить о "заговоре белых воротничков", слушал и только плечами пожимал. Попробуй-ка директор заставить рабочего отказаться от зарплаты! Да его бы из кабинета вынесли сразу! Здесь же ситуация была с точностью до наоборот: если бы попробовал директор воспротивиться забастовке, вот тут-то его бы и попросили покинуть руководящее кресло.
Люди сами шли на забастовку, сознательно шли, идейно, если хотите. А в Кишиневе, да и в Москве тогда почему-то модно было народ быдлом считать, которому кроме кормушки ничего не надо: посули ему "навар” побольше, и ничего иного не потребует. Еще и уговаривали: «Это тем, кто там, повыше, беспокойно будет и неудобно из-за введения одного государственного языка, а вам-то что? Как работали, так и будете у своих станков стоять». Но рабочие прекрасно разобрались, чем все это грозило в первую очередь, их детям. Дети их, получается, вне зависимости от способностей и желания тоже должны будут стоять только у станка или гнуть спину в поле? Что-то получалось уже похожее на касты в древней Индии - каста жрецов-браминов, каста воинов-вайшьев, каста шудр-слуг?.. Допустить подобного разделения рабочие не захотели. Началась забастовка, забастовка политическая.
Тут бы ее партийным органом и поддержать, единым фронтом встав на борьбу с национализмом. Ан, нет! Получив указания, они стали всячески пытаться ее свернуть.
...Вся парадоксальность ситуации и в масштабах СССР, и в масштабах республик, которые "заболели" болезнью "самостоятельности", была в том, что коммунистическая партия, которая должна была по всем канонам приложить усилия к противодействию национализму, либо замалчивала его, либо - что еще хуже - во всем потакала ему.
Впрочем, что значит "коммунистическая партия"?.. Партия к тому времени превратилась в четко разграниченные и соприкасавшиеся разве что по большим праздникам "верхи" - партийную номенклатуру, уже построившую для себя коммунизм и в нем жившую, получая "по потребноcтям", но отдавая отнюдь не "по способностям", как то предполагала программа КПСС, создавшую для себя целую систему закрытых поликлиник, санаториев для избранных, распределителей и так далее, - и "низы" - рядовых коммунистов-производственников, педагогов, врачей и других. У "просто коммунистов", действительно, кроме партбилета, привилегий не было. А номенклатурные партбоссы, попривыкнув к власти, готовы были хоть с чертом побрататься, лишь бы сохранить в неприкосновенности свои привилегии. Кроме того, в национальных республиках, где партийная верхушка, кроме русских вторых секретарей ЦК, вся на подбор была из национальных кадров, как бальзам на душу работникам ЦК, горкомов и райкомов проливался из забористых речей на митингах, речей, прославлявших без меры “коренных" и поносящих на чем свет стоит "мигрантов" и "оккупантов". Как раз те, кто обладал всей полнотой власти, приложили руку к тому, чтобы эту власть разрушить.
И что же? Где они теперь? Рассеялись после гибели системы как листья, гонимые осенним ветром? Как бы не так! Они практически без потерь, в полном составе, пересели в другие, не менее мягкие, кресла на теплые места: кто - в парламент, кто - в президентуру, кто-то записался в дипломаты, кто-то возглавил банки, кто-то наплодил собственные компании…
У меня, надо сказать, был достаточно богатый опыт общения с партийными структурами.
Я воспитывался в семье настоящих коммунистов, не побоюсь патетики, готовых и жизнь положить, если необходимо, за идею, за людей. И отец таким был, и мама до сих пор, до старости, все такая же - не переубедить, не переделать ее невозможно. Воспитывали меня в духе высокого патриотизма, любви к Родине, к людям, учили на лучших примерах истории. Наверное, сказалось и то, что родители мои - гуманитарии, отец - историк по специальности, заслуженный учитель России. Даже сыновей своих назвал именами русских князей: Владимир, Олег и Игорь...
И школа нас так воспитывала - и правильно воспитывала, в уважении к своим корням, к истокам, к предкам. Не в "квасном патриотизме" - "пусть лапти, да свои", нет! На лучших образцах мировой литературы и искусства. И сейчас нам тоже надо этого добиваться, чтобы не было, как в басне, где мыши хвалят все заграничное, а сало русское едят. Правда, теперь есть опасность, что уж и сало-мясо нерусское едят, а с какой-нибудь импортной чумой, или коровьим бешенством.
Годы моей молодости - это годы освоения целины, полетов в космос и других таких же великих свершений. Они способствовали патриотическому воспитанию молодых. Сейчас, когда Россия затопила свою уникальную космическую станцию "Мир", когда ее поля зарастают лопухами и татарником, и идет выживание, по-другому не скажешь - в великой России (и за нее, как у россиянина болит мое сердце) и уж, конечно, у нас в Приднестровье воспитывать молодых гораздо сложнее, хотя не скажу, что нет достойных примеров. Они есть. Просто нужно их искать и находить.
Так вот, воспитательный эффект всего, о чем мне говорили родители, учителя, был велик. Но уже в ремесленном училище, а потом и на производстве я увидел большую разницу между тем, что провозглашается в лозунгах, и что происходит в реальной жизни. Увидел, что партийные работники говорят одно, думают другое, а делают третье. Принцип политруков времен Великой Отечественной войны "Делай, как я!", первыми поднимавшихся в атаку, подменялся "Делай, как я скажу!" партийных работников в 70-80 годы.
Я вступил в КПСС еще молодым парнем, в Новой Каховке, рекомендацию мне дал старый коммунист, прошедший и гражданскую, и Отечественную войны. Как было его не уважать? А как и за что было уважать тех, кто на бюро горкома встречал знаменитой фразой: "Вы понимаете, куда вас пригласили?". Вызывало это, конечно, внутренний протест личности, которую хотели унизить, снивелировать, причесать под одну гребенку.
Позже опять столкнулся с "аппаратными играми" - во время выборов директора на заводе в Новой Каховке. Уважение к горкомам и райкомам да и к ЦК к тому времени у меня уже растаяло, как снег под лучами вешнего солнца.
Когда я сам стал директором, отношение к партийным органам базировалось на принципе "Вы там сидите, ну и сидите себе спокойно, мы вас прокормим, только на производство не суйтесь!". С парткомом завода сложились нормальные отношения - там были производственники, понимавшие, что к чему, стремившиеся соблюсти интересы завода, интересы коллектива.
Интересная подробность: в свое время именно первый секретарь Тираспольского горкома партии Л.Цуркан звонил мне в Новую Каховку по поводу перевода в Тирасполь. С ним, в общем-то вначале сложились вполне терпимые контакты, потому что в вопросы производства он не лез, а вот второй секретарь горкома Картоусов - тот считал себя вправе покомандовать на заводе. Я, конечно, ему предметно объяснил, что руководитель на заводе - я, и буду назначать кадры по принципу профпригодности, а не по рекомендации горкома партии.
А Цуркан? Ну, что Цуркан - шел на поводу, куда вели и велели идти вышестоящие из ЦК КПМ. Давали указания - выполнял, не рассуждая. Пришло указание еще весной 1989 года прижать Интердвижение, только- только создававшееся - и начал прижимать, выговаривая на пленуме горкома Большакову, Арестову, Дегтяревой, как мальчикам и девочке, что, мол, так нельзя, подорвем дружбу народов... Это Интердвижение–то, которое всю свою деятельность направило именно на сохранение дружбы народов, на борьбу с национализмом!
Во время забастовки горкомовская команда даже попыталась продемонстрировать "близость к массам", присутствуя на заседаниях забасткома, появляясь на митингах... Но в самый острый момент, во время сессии, тот же Цуркан не выполнил договоренности с забасткомом и вернул в зал вышедших было депутатов от Тирасполя. Планка доверия к партийным органам опускалась все ниже, но было бы неправдой, если бы я сказал, что все и быстро разобрались в предательской позиции горкома, поняли, что, выполняя все указания, шедшие из "Белого дома", и дружненько, в ногу шагая, мы коллективно свалимся в пропасть. Страшно подумать, что могло случиться, не поднимись народ Приднестровья сначала на политическую забастовку, а затем и на дальнейшую борьбу за свои права.
А летом 1989 года у горкома были и свои защитники, по-начетнически готовые повторять цитаты и привыкшие мыслить уже готовыми блоками. Были и добросовестно заблуждавшиеся, как правило, ветераны, помнившие еще тех коммунистов, которые своим примером честности, бескорыстия, смелости зажигали людей.
Политическая забастовка августа-сентября 1989 года, охватившая свыше 400 предприятий, носила общереспубликанский характер, развернулась не только на предприятиях левого берега Днестра, но и на правом берегу, в Бендерах, Бельцах, Единцах, Кишиневе, Оргееве, в гагаузских районах юга МССР. Вся реальная власть в бастующем Приднестровье была сконцентрирована в руках Объединенного забастовочного комитета, появившегося после начала забастовки из созданного в августе Объединенного Совета трудовых коллективов.
Митинги, проходившие в ту пору в Тирасполе, собирали свыше восьмидесяти тысяч человек, и это при двухсоттысячном населении города!
Если смотреть формально, с точки зрения лишь того, достигли ли бастовавшие поставленных целей, то может показаться, что ничего не добились: дискриминационные законы о языках были Верховным Советом МССР приняты без каких бы то ни было изменений. Побастовали, побастовали да и пришлось за работу браться... Но так ли это?
Нет, не так! Во-первых, забастовка имела огромное организующее значение, сплотив людей, закалив их в политических дискуссиях, политизировав их.
Во-вторых, была прорвана информационная блокада, страна узнала правду о требованиях бастовавших. Большое значение здесь имел налаженный выпуск информационного бюллетеня Забастовочного комитета "Бастующий Тирасполь".
В-третьих, произошло понимание того, что партийные органы ведут предательскую линию, и доверять им нельзя.
В-четвертых, пришло осознание необходимости участия в приближающихся выборах в местные органы власти и в Верховий Совет МССР.
В-пятых, начались поиски теоретической базы, которая могла бы быть подведена под попытки защитить свои права. Вспомнили, что Приднестровье имело свою государственность в период существования Молдавской АССР в составе Украины в 1924-1940 годах, стали рыться в архивах, в исторической и юридической литературе.
В-шестых, начало складываться единение городов и районов будущей Приднестровской Молдавской Республики, причем активно о своем стремлении быть в составе автономии - а тогда уже заговорили об автономии - заявил правобережный город Бендеры.
В-седьмых, была создана и уже проверена на практике политической борьбы новая организация - Объединенный Совет трудовых коллективов, позволявшая концентрировать коллективный разум множества представителей рабочего класса и интеллигенции, а в сельской местности - и селян.
В-восьмых, забастовка выковала и выявила настоящих борцов за права приднестровцев, ярких личностей, способных стать вожаками и организаторами. Это В.М.Рыляков, Б.М.Штефан, П.А.Заложков, А.П.Манойлов и многие другие.
Словом, было много такого, что позволяет сказать - политическая забастовка не прошла даром.
Когда в конце 1989 года началась уже избирательная кампания, и в ОСТК, проведшем свою конференцию, в директорском корпусе стали все чаще говорить предметно - необходимо заниматься политической борьбой на новом уровне. Главное - выиграть выборы!
Шли многочасовые разговоры с Анатолием Ивановичем Большаковым - он постарше меня был, опытный руководитель предприятия, Герой Социалистического труда, депутат Верховного Совета МССР нескольких cозывов, с Владимиром Марковичем Рыляковым - он стал председателем OСTK.
Сходились в одном - только выигрыш выборов может гарантировать, что все, что уже было наработано до сих пор, не полетит в тартарары. Велись разговоры эти и в плане общих задумок, и предметно со мной, чтобы я тоже баллотировался в городской Совет Тирасполя и в Верховный Совет МССР. Делали мне прозрачные намеки и на то, что если, мол, пройдет в горсовет большинство депутатов от ОСТК, где же найти того, кто возглавит Совет? И всегда были многозначительные паузы...
Все я прекрасно понимал! Не выдерживал, начинал ругаться, на чем свет стоит. Не ломался я, чтобы меня уговаривали, нет! В самом деле было страшно - вот так вот вдруг все кинуть и заняться тем, чего не знаешь? Не мальчик, мне тогда уже стукнуло сорок восемь.
И еще была мысль: может, все это как-то все-таки ненадолго, как-то все утрясется, вмешаются центральные органы, наведут, наконец, порядок. И все пойдет, как прежде.
Ну, и решился. Думал, ненадолго, а получилось - до сих пор.
Легко ли я оставил завод? Нет, и еще раз нет! Заводчане, знаю, обижались на меня – поработал-поработал, обнадежил директор, вылезли из долговой ямы, стало будто что-то налаживаться – и ушел. Нелегко было. Это я без кокетства говорю. Но и по-другому тоже никак нельзя было, развитие событий в Молдавии не оставляло выбора, надо было защищать права приднестровцев.
Мою кандидатуру выдвинули на выборах и в городской Совет, и в Верховный Совет МССР, и 25 февраля 1990 года я был избран.
Начался отсчет новых страниц моей биографии, хотя с завода я ушел только в апреле.
Результаты выборов убедительно показали - народ высказался за тех, кто встал в его защиту. На тот момент это были представители ОСТК - организации, не побоявшейся сразиться в борьбе за власть - страшно сказать! - с КПСС, и победившей.
Кстати, организация представителей трудовых коллективов сконцентрировала в себе немало коммунистов - их там было, по-моему, большинство. Только коммунисты эти коренным образом отличались от горкомовских деятелей одним - они не убоялись громов и молний, летевших из Кишинева, не устрашились потерять место работы (а некоторые и были уволены за свое участие в забастовочном движении).
Их объединяла одна идея, одна мысль – не дать оболванить народ, защитить права человека вне зависимости от того, какой он национальности, просто человека, который хочет спокойно жить и работать на этой земле.