Большие испытания

В начале 1991 года главным событием, безусловно, стало проведение Всесоюзного референдума. В отличие от кишиневцев, которым, чтобы пробраться на избирательные участки, надо было с опасностью для жизни пройти через кордон угроз и издевательств разъяренных националистов, в Приднестровье референдум прошел в спокойной обстановке.
17 марта около 80% избирателей пришли на избирательные участки, свыше 97% из них проголосовало за сохранение СССР.
Всесоюзный референдум стал для приднестровцев, пожалуй, последней иллюзией того, что Центральные власти СССР хотят сохранить Союз. После того, как выяснилось, что, несмотря на волю народа, практически единодушно высказанную, никаких действенных мер против уже шедшего фактического распада страны не предпринимается, только особо упорно закрывающие глаза и уши не понимали, к чему идет дело. Тот, кто не жил в то время, - а за десять лет подросло уже новое поколение, и те, кто были тогда детьми, стали взрослыми людьми, - не могут, наверное, понять: почему так много было надежд и иллюзий, связанных с Москвой, с Кремлем?..
Не знаю, видимо, сказывалось генетически заложенное, еще в памяти предков закрепленное, стремление жить в большом, сильном государстве. И сейчас, судя по опросам общественного мнения, проводимым в странах СНГ, большинство населения вспоминает о периоде совместного житья-бытья в СССР с благодарностью и теплыми чувствами, а старики, не стесняясь в выражениях, говорят: "Какое государство развалили, сволочи!".
Может быть повторюсь, но все же скажу: у приднестровцев в этом плане совесть чиста, - все, что только могли, они делали для сохранения великой державы. Да и сейчас у нас приветствуют Союз России и Белоруссии, к которому с величайшей радостью присоединилась бы и Приднестровская Молдавская Республика.
С 1 апреля 1991 года ПМССР обрела свой собственный бюджет, отдельный от Молдовы. Под политические решения была подведена финансово-экономическая база. Это стало возможным благодаря серьезной и напряженной работе, длившейся не один месяц, благодаря поиску оптимальных вариантов.
Вспоминает В.А. Загрядский, возглавлявший тогда комитет по экономике и финансам Верховного Совета ПМССР: "Пожалуй, первым крупным экономическим, да если хотите, и дипломатическим успехом Смирнова за пределами республики стало успешное проведение переговоров в начале 1991 года с главой Совета акционеров "Агропромбанка СССР" А.А. Обозинцевым по учреждению Приднестровского регионального акционерного Агропромбанка - первой легитимной финансовой структуры республики. Благодаря этому 1 апреля 1991 г. были разделены финансовые системы Приднестровья и Молдовы, и таким образом, было положено начало финансовой самостоятельности нашей Республики".
Немало драматических минут, часов и дней пришлось пережить приднестровцам в конце лета - начале осени 1991 года. События того времени, без преувеличения, стали тяжелым испытанием для нашего молодого государства. Я имею в виду период ГКЧП с 19 по 21 августа и все, что последовало за этим, мягко говоря, странным, так называемым, "путчем".
Несказанно обрадовавшись возможности поймать рыбку в мутной воде, кишиневские политики поспешили объявить приднестровских лидеров приверженцами ГКЧП, хотя никаких заявлений или иных документов в поддержку ГКЧП ни Председатель Республики И.Н. Смирнов, ни Верховный Совет ПМССР не принимали. Были лишь телеграммы, посланные от своего имени двумя депутатами Верховного Совета и от Президиума 0СТК - общественной организации, где говорилось о необходимости четких действий, направленных на защиту СССР.
Да уж очень был момент подходящий, - так и подмывало под шумок разделаться с лидерами, а потом - потихоньку-полегоньку, по частям, поодиночке пересажать зачинщиков на местах, и глядишь, рассосется приднестровская проблема!
Надо отдать должное нашим политическим противникам, - выбор ими времени нанесения удара был абсолютно верным, - в те дни, любой, отнесенный к категории гэкачепистов чувствовал себя по меньшей мере неуютно: ну, как же, государственный преступник в масштабах СССР!
Парадоксальная ситуация: те, что яростно стремились выйти из состава СССР, якобы озаботились сохранением его конституционного строя! Хотя их можно понять, - любой предлог был бы хорош.
Уже 21 августа стало известно об операции "Невод", ибо и в Кишиневе, в том числе и в правоохранительных органах были наши сторонники. Однако, обеспечить охрану депутатов было попросту невозможно, ведь наша милиция занимала тогда выжидательную позицию. Так что единственный выход был - не ночевать дома.
Помню, вызвал меня из кабинета ОСТК Загрядский и сказал: "Домой тебе нельзя, вечером поедем вместе". Куда?..
Вечером Рыляков, Загрядский и я собрались в кабинете Смирнова, потом вышли во внутренний двор Дома Советов. За руль "Волги" сел сам Игорь Николаевич. Машина, пронесшись и попетляв по улицам, остановилась у проходной штаба 14-й армии.
Поднялись в кабинет командующего. Генерал-лейтенант Геннадий Иванович Яковлев встретил нас радушно. Оказывается, он предложил нас приютить на несколько дней, а вернее, ночей. С его стороны это был мужественный поступок в это смутное время! Скрывая предполагаемых гэкачепистов, он рисковал не только должностью, но и погонами вообще, однако не сомневался ни минуты.
За ужином разговоры велись, конечно, только об одном - о ГКЧП. Не зная тогда всей политической подоплеки, дивились до смешного непрофессиональным действиям вице-президента Янаева и министра обороны Язова вкупе с ним. То, что во всем этом оказался замешанным выражавший определенные симпатии приднестровцам Лукьянов, оптимизма, конечно не прибавляло. Мы сознавали, что придется республике нашей очень туго. Как действовать в создавшихся экстремальных условиях, какой курс избрать?..
Рано утром отправились обратно в Дом Советов. Там среди бела дня мы чувствовали себя достаточно спокойно. Но, когда подошла ночь, а с ней и возможность ареста, - опять вернулись в штаб армии. В эту ночь стали поступать новости одна другой драматичнее. Связываясь по телефону с Бендерами, Дубоссарами, Григориополем, мы узнали об арестах наших товарищей - Григория Попова, Владимира Боднара, Гимна Пологова, Александра Порожана, Ильи Мильмана... В ту же ночь захватили лидеров Гагаузской Республики Степана Топала и Михаила Кендигеляна. Все они были депутатами местных Советов, а Пологов, Топал и Кендигелян еще и народными депутатами ССР Молдова. Никаких санкций на их задержание со стороны органов представительной власти, конечно не было. Это был чистейшей воды произвол, когда производившие эти захваты буквально упивались сознанием своей власти и вседозволенности. Никаких, хотя бы малейших, правил здесь не соблюдалось. Среди ночи, тайком, зачастую избитых, в одном белье депутатов в Кишинев...
Об этой ночи - с 22 на 23 августа 1991 года рассказывает В.Л. Боднар: "Поздним вечером 22 августа позвонил Григорий Николаевич Попов и сказал, что операция "Невод" вступила в завершающую фазу. Еще за день перед этим он говорил мне, что пришло сообщение из Тирасполя о такой операции и все сетовал: "Ну, чем я буду защищать депутатов?"...
Буквально через десять минут в дверь постучали, на мой вопрос: "Кто?" последовал ответ: "Вас приглашают срочно в райисполком к Леонтьеву". Когда я усомнился, и ночные незваные гости поняли, что открывать я не собираюсь, дверь была высажена в какие-то считанные секунды, да и что за преградой была эта картонная дверь! Первым в коридор забежал знакомый мне григориопольский полицейский Руссу и радостно закричал: "Ну, все, Лукич, все!". Затем ввалились еще пятеро опоновцев с автоматами. Телефонный аппарат, к которому, я, было, протянул руку, был сброшен на пол и разбит. Меня схватили за руки - за ноги и вытащили вниз, запихнули в стоявший там уазик. Все это без комментариев, молча.
Сделали остановку возле здания полиции и затем поехали в сторону Дубоссар. Когда я спросил "Куда вы меня везете?", - никто не ответил. Свернули на дубоссарский мост через Днестр. Понял, что везут в Кишинев. Я сказал: "Слушайте, у вас методы хуже, чем в тридцать седьмом году. Тогда хоть обуться-одеться позволяли, пожитки взять, с родными попрощаться!". Опять молчание...
Взяли меня в одних трусах, - лежал уже в постели. А ночи тогда были холодные. Внизу лежал какой-то половик, им кое-как хоть ноги прикрыл.
В Кишиневе привезли меня в здание МВД. Босиком вывели во двор. В дежурке опросили, - и в камеру. Одиночка, свет круглосуточно горит, бетонный пол, топчан, прибитый к стене... Утром пришел начальник КПЗ с вопросом "Ну, как ваше драгоценное здоровье?.." (За десять дней моего пребывания там этот ежедневный издевательский вопрос был неизменным). На мое бурное возмущение, как это депутата без санкции Совета посадили, даже не предъявив обвинения, он мне ответил: "Не посадили, а задержали, а обвинение будет, не беспокойтесь!".
На третий день состоялся первый допрос. Следователь обвинил меня в причастности к ГКЧП. Но ни малейших доказательств у них не было, да и быть не могло, и уже с третьего допроса обвинение было изменено: антиконституционная деятельность, призывы к невыполнению законов Молдовы, словом, статья 2031, часть II.
Разрешили встречу с адвокатом, с родственниками. Тогда уже было предельно ясно, что все, что вменялось в вину, связанное с ГКЧП - полная чушь, главное - наша деятельность по созданию ПМССР".
Хотя этих арестов и ждали, но все-таки произвели они тяжелое впечатление. Мы поняли, что информация из Кишинева оказалась абсолютно верной.
Была бессонная ночь, когда мы писали обращения от Верховного Совета ПМССР ко всем людям доброй воли, во все адреса, где нас могли услышать, пытаясь достучаться в любые средства массовой информации, которые бы сообщили о беззаконии, творимом Молдовой...
Смирнов той ночью говорил одно: "Это конец Союза. Надо любыми способами искать для нашей Республики возможность выплыть из водоворота, пока нас не затянуло в воронку от гибели этого "Титаника". Надо срочно собирать сессию, если не завтра, то на следующий день".
На следующее утро - холодное утро 23 августа, вернувшись в Дом Советов, мы в полном молчании просмотрели утренний выпуск "Месаджера" из Кишинева. Диктор, буквально выпрыгивая из платья от ехидства, поведала, что на территории 14-й армии командующий Яковлев скрывает отпетых "путчистов" из Приднестровья, и пофамильно нас перечислила. Какая-то дрянь в армейской форме все-таки насексотничала... Теперь, чтобы окончательно не насолить Яковлеву, нам надо было менять места "ночного базирования".
Так и было сделано, мы рассредоточились, чтобы нас не взяли всех разом.
25 августа в подвальном помещении штаба гражданской обороны на новой территории завода имени Кирова прошла сессия Верховного Совета ПМССР. Депутаты приняли Декларацию о независимости ПМССР, причем сделано это было на два дня раньше того, как аналогичную Декларацию приняли в Кишиневе, - мы всегда успевали сработать на опережение в выработке документов.
Это был воскресный день, территория завода была пуста, но охранялась усиленным образом. Депутаты, приезжавшие в Тирасполь из районов, до последнего момента не знали, где будет проходить заседание. Помню, как в целях конспирации перелазила через забор со стороны железнодорожных путей, - благо, комплекция тогда такие подвиги позволяла.
Мы все понимали, что Игорю Николаевичу - "объекту № 1" не следовало бы вообще показываться на сессии, но он - человек действия, и сидеть в "схроне" - не его стиль. Он приехал...
Там же, на сессии было принято Обращение к Верховному Совету Украины и созрело решение Смирнова ехать в Киев, тем более, что была договоренность о встрече с Леонидом Кравчуком. Разъезжались и расходились мы далеко за полночь, а Манойлов с Заложковым еще до самого утра пересматривали бумаги в горсовете, сняли и вывезли единственный тогда факс, - надо было быть готовыми ко всему.
В.М. Рыляков рассказывает: "Куда-либо ехать ночью, когда по всем дорогам рыскали, как шакалы, отряды полиции Молдовы, было бы просто безумием. В одесский аэропорт выехали днем 26 августа Смирнов, Рыляков и Загрядский. Взяли билеты на рейс до Киева.
Перед отъездом из Тирасполя Игорь Николаевич подписал Указ о назначении исполняющим обязанности Председателя Республики Андрея Пантелеевича Манойлова, а исполняющим обязанности председателя горсовета Тирасполя - Александра Ефимовича Сайдакова.
В зале ожидания сидели, обсуждали ситуацию. Смирнов очень переживал: "Эх, не переловили бы ребят в Тирасполе и по районам!". Он был очень обеспокоен, как теперь пойдет работа, если уехать вот так всем, разом... Не отразится ли это на настроении людей, не усугубит ли ситуацию?
Я предложил вернуться в Тирасполь и координировать там работу, собирать информацию и по регионам республики. Игорь Николаевич ответил: " Давай, Володя! Только уж, я прошу, вы там на рожон не лезьте, будьте осторожны!".
Самолет улетел, а я вернулся в Тирасполь. И в мыслях не было, что в Киеве может случиться то, что случилось 29 сентября".
Эстафету воспоминаний подхватывает В.А. Загрядский: "Мы еще не были искушенными политиками, и не рассчитывали на то предательство от высшего руководства Украины, которое нас ожидало впереди.
И вот мы в Киеве, в гостинице "Украина", не подозревая о том, что вослед выехала спецгруппа из Молдовы для нашего ареста.
Но на Украине были отнюдь не только наши противники, которые продали нас Молдове, а гораздо больше людей, которые нам симпатизировали и сочувствовали. Получили информацию, что нами интересуются представители правоохранительных органов Украины. И здесь нужно отдать должное природному чутью И.Н. Смирнова. Он, сопоставив все факты, в том числе и связанные с приглашением его в Киев, сделал однозначный вывод, что нас "сдали". В целях безопасности мы переселились в номер представительства Верховного Совета Украины, где арестовать нас без скандала вряд ли бы удалось. Без особой необходимости решили не передвигаться по городу.
Накануне ареста мы с И.Н. Смирновым пошли в ресторан, взяли бутылку водки, повспоминали всех своих товарищей - соратников по борьбе, и как-то легче стало, появились уверенность и осознание того, что мы не одни, и, если что, за нас есть кому побороться.
Поразил меня тогда и трезвый расчет Игоря Николаевича, когда он сказал: "Слава, им все равно буду нужен я, поэтому ты всегда должен быть в пятидесяти метрах от меня, - может, они на этом успокоятся. Тебя уже один раз брали, может на этот раз уйдешь".
Утром к нам подъехали из Рыбницы В.П. Воеводин и А.Н.Чебан. Они с недоумением и недоверием выслушали нас и, молча, следили за приготовлениями И.Н. Смирнова к возможному аресту.
Была в этот день телефонная договоренность о встрече с членами Президиума Верховного Совета Украины. За нами выслали машину Верховного Совета.
Первыми пошли И.Н. Смирнов и А.Н. Чебан. Как мы и договорились с Игорем Николаевичем, я и Володя Воеводин на некоторое время задержались и поотстали.
У агентов спецгруппы Молдовы нервы не выдержали, они выскочили из своих автомобилей тогда, когда я уже взялся за ручку стеклянной входной двери. Прямо передо мной пронесся гражданский с автоматом. Водитель машины Верховного Совета Украины был положен на землю, а И.Н. Смирнов и А.Н. Чебан посажены в машины спецгруппы и увезены.
Андрей Чебан невольно сыграл роль "подставы" и был арестован фактически вместо меня. Как позже мы выяснили, у спецгруппы были санкции на наш арест от Генеральной Прокуратуры Украины.
Мы с Воеводиным быстро вернулись в представительство Верховного Совета Украины в гостиницу и постарались, как можно больше поднять шуму через прессу и через депутатов Верховного Совета Украины. К нам прибыли небезызвестный С. Хмара, а также ряд журналистов.
Через своих друзей мы сумели добраться до Верховного Совета Украины, встретились с рядом депутатов, постарались как можно больше предать огласке случившееся с И.Н.Смирновым...".
Продолжает В.М. Рыляков: "Когда нам из Киева позвонил Загрядский, - момент был парализующий. Конечно, мы быстро пришли в себя, но в голове просто не укладывалось, как такое могло случиться!
Стали все вместе думать, что противопоставить наглому насилию и беззаконию по отношению к депутатам, которых похватали и посадили в худших традициях периода репрессий тридцатых годов. Вставал вопрос о том, что сделать, чтобы вся страна узнала правду, а не ту усиленно тиражируемую ложь о приднестровцах, которую распространял Кишинев.
Но главным было - как, в какое русло направить протест, что придумать в качестве ответной меры. Нас буквально осаждали различными предложениями, вроде отключения Молдове газа или электричества. Решили остановиться на блокаде железной дороги.
Но как защитить участников этой акции?.. Да, у нас были рабочие отряды, но введение их в действие предполагало немедленное ответное силовое решение, причем с применением оружия. Силы были неравны. Искали альтернативные варианты.
Было предложено активисткам женского движения, депутатам городского Совета Галине Андреевой и Светлане Мигуле призвать женщин идти и перекрыть железную дорогу".
Как обычно в Приднестровье, решение было абсолютно неординарным и родилось спонтанно, но было оно, пожалуй, единственно правильным в тех условиях. Одно дело силой оружия разогнать рабочие отряды, и совсем другое - применить силу против беззащитных женщин.
Конечно, от идеи до ее воплощения - дистанция огромного размера, ибо все зависит от того, кто и как будет воплощать эту идею в жизнь.
Женщины Тирасполя, а затем и всего Приднестровья в тяжелейших условиях не дрогнули, проявив мужество и выдержку просто удивительные, доказав на деле свой патриотизм, преданность идее Республики, так как защищая избранных ими самими депутатов, они защищали Республику. Женщины Приднестровья показали способность к высочайшему уровню самоорганизации и сознательности. То, что свершили они, безоружные, травимые собаками, забрасываемые камнями и шквалом оскорблений, находящиеся под постоянным моральным прессингом политиков, полиции и прокуратуры Молдовы, многократно оболганные средствами массовой информации, то, что они свершили, - не делается по приказу сверху. Подобный подвиг, - а я считаю это подвигом, - возможен только тогда, когда человек просто не может иначе, если эти действия прочувствованы и выстраданы глубочайшим образом, если Республика и ее лидеры воспринимаются не отстранено-равнодушно, а как нечто свое, родное, требующее защиты в той же мере, что и собственные дети, и свой родной дом.
Республику в те дни больших испытаний защитили женщины, именно они оказались на направлении главного удара. И это - факт истории. Правда была на их стороне, и они выстояли и победили. Но сначала был месяц беспрецедентного морально-психологического противостояния...
А для большинства захваченных депутатов (Пологова, Порожана и Мильмана достаточно быстро отпустили) продолжалась тюремная эпопея, ибо их на десятый день перевели в СИЗО.
В одном корпусе сидели В. Боднар и М. Кендигелян, в другом - Смирнов, Попов и Топал. Несмотря на то, что были они политическими заключенными, посадили их в камеры к уголовникам. Кстати, отношение последних к "политическим" было абсолютно нормальным, никаких притеснений с их стороны не было, наоборот, вместе даже объявили голодовку протеста. Именно по каналам уголовников приходила хоть какая-то информация, даже русскоязычные газеты, ибо после долгих разговоров о необходимости свободы доступа к информации, администрация СИЗО выделила газеты, но ... на латинице.
Во время случайных встреч в коридоре или перед свиданиями с адвокатами хоть несколькими фразами ободряли друг друга.
Сломить никого из депутатов не удавалось, они понимали, что все обвинения состряпаны на скорую руку.
Постепенно узнавали и о событиях, развертывавшихся вокруг их захвата. Узнали про противостояние в Дубоссарах, про голодовку там женщин, о "рельсовой войне", о том, что в их защиту поднялись тысячи и тысячи приднестровцев...
Из тюрьмы обратился к бастующим на рельсах женщинам И.Н. Смирнов. Поблагодарив их за идущую от чистого сердца поддержку, он, однако, подчеркнул, что Приднестровье живет по законам СССР, которые запрещают блокирование железных дорог. "Я не могу согласиться, чтобы из-за меня должна страдать такая масса людей в Молдове, в России, Украине и других республиках", - писал он, подчеркивая: "...Как бы ни сложилась судьба, с народом Молдовы мы должны жить дружно".
Далее в своем послании лидер Приднестровья рассказывал о своем пребывании в СИЗО: "Мне предъявлено обвинение в неподчинении законам Молдовы. Обвинение об участии в путче пока не предъявлялось, идет проверка. Если в отношении меня будет изменена мера пресечения на подписку о невыезде, то я буду обязан являться по вызову следственных органов. Политические вопросы должны решаться только путем переговоров. Должен главенствовать разум. Голодовки я не объявлял, не считаю нужным подрывать свое здоровье, оно понадобится для работы в Приднестровье. Содержание в следственном изоляторе обычное для таких заведений, здоровье в норме..." Заканчивалось письмо словами: " Дорогие женщины! Я думаю, вы с пониманием отнесетесь к моим словам. Желаю вам здоровья, спокойствия, выдержки".
Конечно, Смирнов был обеспокоен тем, не начнутся ли против мужественных участниц блокады железной дороги репрессивные меры, не решатся ли, вопреки всем законам разума и морали, кишиневские политики на применение силы против них?..
Но не было тогда иного пути, и женщины, славные женщины Приднестровья понимали это и твердо продолжали стоять на своем: блокада может прекратиться только при одном условии - освобождении захваченных депутатов. В этом своем решении они были поддержаны, без преувеличения, всем Приднестровьем.
В ходе работы согласительной комиссии по разъединению сил полиции Молдовы и защитников Дубоссар было достигнуто соглашение о ходатайстве прокурору Молдовы об изменении меры пресечения находившимся в тюрьме депутатам. После долгих уговоров и еще более долгих раздумий "блокадницы" все-таки решились временно приостановить забастовку, поезда вновь пошли по рельсам... Однако по истечении трех суток, так как обещание освободить захваченных депутатов не выполнялось, блокада возобновилась... А.Е.Сайдаков, исполнявший в то время обязанности председателя городского Совета Тирасполя, звонил из кабинета прокурора Молдовы и говорил, что тот обещает, в случае возобновления железнодорожного сообщения, отпустить и приднестровских депутатов, и гагаузов. Поезда пошли, хотя и продолжали мучить сомнения: не обманут ли в очередной раз?..
Рассказывает В.Л. Боднар: "Информация о том, что нас отпускают 1 октября, прошла уже за несколько дней, так что, когда поступила команда "С вещами, на выход!", мы знали, что это означает. Встретились все на первом этаже. Под вечер уже было, приехали Сайдаков и Пологов. Обнялись - и в машину!
Приехали в Бендеры, к женщинам, сидевшим на железнодорожных путях. Встреча была, конечно, удивительно трогательной: нас, заросших щетиной в тюрьме, пообцеловали, напоили чаем... Так закончилась наша тюремная эпопея".
А вот как об этой встрече в книге "Женщины Приднестровья" пишет Г.С. Андреева: "Через несколько минут мы увидели огни приближающихся машин, был подан соответствующий знак. Я тут же объявила в мегафон: "Едут наши! Едут освобожденные депутаты!". И, Боже, что тут началось!
Вышедших из машины Смирнова, Боднара, Попова, Топала и Кендигеляна буквально завалили цветами. Женщины не просто встречали их хлебом-солью, каждая из нас стремилась обнять или хотя бы потрогать тех, ради кого пришлось выдержать суровые месячные лишения. Мужики стояли перед нами бледные, уставшие, но счастливые, а девчата не скрывали слез радости.
В палатке был приготовлен ароматный чай на травах, и освобожденные узники отозвались на приглашение отведать его с превеликим удовольствием - истосковались по домашнему угощению и уюту.
В Тирасполь просила об этом главном событии не звонить, телефонный звонок показался нам слишком незначительным, что ли. Муж сел за руль "Москвича", а мы с Сережей Липинским, как всегда вооруженные мегафоном, вдоль всей трассы от Бендер до Дома Советов в Тирасполе громогласно вещали:
"Депутаты освобождены! Встречайте!".
Несмотря на позднее время, улицы моментально наполнились людьми. Перед Домом Советов нашлись рушник с хлебом-солью, букеты цветов! Машины с освобожденными последние метры не ехали, а казалось плыли на мощных руках приднестровских мужчин...".
Выступая перед собравшимися возле Дома Советов, депутаты, обретшие свободу, говорили, что этой своей свободой они обязаны приднестровцам, не дрогнувшим в тяжелую минуту, растроганно благодарили за все, что было сделано, чтобы вызволить их из тюрьмы...
Это был праздник, это была победа, победа, достигнутая силой духа и единением, пониманием своей правоты.
Момент встречи были и радостным, и одновременно немного тревожным: а не сломался ли Смирнов в тюрьме, будет ли продолжать борьбу?.. Для нас, его единомышленников, это был вопрос серьезный...
Но ответ дал сам Игорь Николаевич уже на импровизированной пресс-конференции, состоявшейся сразу же после приезда освобожденных депутатов в Тирасполь поздно вечером 1 октября. Поблагодарив за свое освобождение приднестровцев, вставших единой стеной в его защиту, он сказал, что скорее хочет приступить к работе...
В.М. Рыляков говорит: "По выходе из тюрьмы у Смирнова не было угнетенного состояния, он был в нормальном настроении. Более того, он вышел оттуда еще более убежденным в том, что все, что нами делалось до сих пор - абсолютно правильно. Он стал действовать энергично, целеустремленно и жестко".
Волю Смирнова не сломили спецслужбы Молдовы, он победил морально, а они, захватив его, сделали явную ошибку, совершили крупный политический просчет, еще больше сплотив тем самым приднестровский народ.
Серьезные испытания либо ломают, либо, наоборот, закаляют человека. Эту проверку - на излом - Смирнов прошел с честью.
О своем пребывании в кишиневской тюрьме он обычно шутит: "От тюрьмы и от сумы не зарекайся! Я уже в тюрьме побывал, и знаю, что это такое. Мне - не страшно!..".
Политическим же ответом Кишиневу со стороны ПМР было решение Верховного Совета провести 1 декабря 1991 года одновременно референдум о независимости Приднестровской Молдавской Республики и выборы Президента ПМР.
В изменившихся условиях, в условиях бесконечных ново-огаревских согласований жизненно важным было для нас определиться - по-прежнему ли выступает единой силой народ Приднестровья в борьбе за свои права и если да, то кто возглавит этот процесс?
В бюллетене для голосования на референдуме стоял такой вопрос: "Вы за независимость Приднестровской Молдавской Республики в политическом и экономическом союзе суверенных государств? Да или нет?".
Из приблизительно 80% избирателей, принявших участие в этом мероприятии, 97% дали положительный ответ. Воля народа была продемонстрирована, и оспорить ее было невозможно.
Из двух кандидатов на высший пост в государстве (серьезно говорить о третьем кандидате Г. Благодарном - как-то не получается) - Председателя Республики И.Н. Смирнова (его кандидатом в вице-президенты был А.А. Караман) и Председателя Верховного Совета Г.С. Маракуца (в связке с Б.Н.Акуловым) победил И.Н.Смирнов, ставший первым Президентом Приднестровской Молдавской Республики.

БОЛЬШИЕ ИСПЫТАНИЯ

В начале 1991 года главным событием, безусловно, стало проведение Всесоюзного референдума. В отличие от кишиневцев, которым, чтобы пробраться на избирательные участки, надо было с опасностью для жизни пройти через кордон угроз и издевательств разъяренных националистов, в Приднестровье референдум прошел в спокойной обстановке.
17 марта около 80% избирателей пришли на избирательные участки, свыше 97% из них проголосовало за сохранение СССР.
Всесоюзный референдум стал для приднестровцев, пожалуй, последней иллюзией того, что Центральные власти СССР хотят сохранить Союз. После того, как выяснилось, что, несмотря на волю народа, практически единодушно высказанную, никаких действенных мер против уже шедшего фактического распада страны не предпринимается, только особо упорно закрывающие глаза и уши не понимали, к чему идет дело. Тот, кто не жил в то время, - а за десять лет подросло уже новое поколение, и те, кто были тогда детьми, стали взрослыми людьми, - не могут, наверное, понять: почему так много было надежд и иллюзий, связанных с Москвой, с Кремлем?..
Не знаю, видимо, сказывалось генетически заложенное, еще в памяти предков закрепленное, стремление жить в большом, сильном государстве. И сейчас, судя по опросам общественного мнения, проводимым в странах СНГ, большинство населения вспоминает о периоде совместного житья-бытья в СССР с благодарностью и теплыми чувствами, а старики, не стесняясь в выражениях, говорят: "Какое государство развалили, сволочи!".
Может быть повторюсь, но все же скажу: у приднестровцев в этом плане совесть чиста, - все, что только могли, они делали для сохранения великой державы. Да и сейчас у нас приветствуют Союз России и Белоруссии, к которому с величайшей радостью присоединилась бы и Приднестровская Молдавская Республика.
С 1 апреля 1991 года ПМССР обрела свой собственный бюджет, отдельный от Молдовы. Под политические решения была подведена финансово-экономическая база. Это стало возможным благодаря серьезной и напряженной работе, длившейся не один месяц, благодаря поиску оптимальных вариантов.
Вспоминает В.А. Загрядский, возглавлявший тогда комитет по экономике и финансам Верховного Совета ПМССР: "Пожалуй, первым крупным экономическим, да если хотите, и дипломатическим успехом Смирнова за пределами республики стало успешное проведение переговоров в начале 1991 года с главой Совета акционеров "Агропромбанка СССР" А.А. Обозинцевым по учреждению Приднестровского регионального акционерного Агропромбанка - первой легитимной финансовой структуры республики. Благодаря этому 1 апреля 1991 г. были разделены финансовые системы Приднестровья и Молдовы, и таким образом, было положено начало финансовой самостоятельности нашей Республики".
Немало драматических минут, часов и дней пришлось пережить приднестровцам в конце лета - начале осени 1991 года. События того времени, без преувеличения, стали тяжелым испытанием для нашего молодого государства. Я имею в виду период ГКЧП с 19 по 21 августа и все, что последовало за этим, мягко говоря, странным, так называемым, "путчем".
Несказанно обрадовавшись возможности поймать рыбку в мутной воде, кишиневские политики поспешили объявить приднестровских лидеров приверженцами ГКЧП, хотя никаких заявлений или иных документов в поддержку ГКЧП ни Председатель Республики И.Н. Смирнов, ни Верховный Совет ПМССР не принимали. Были лишь телеграммы, посланные от своего имени двумя депутатами Верховного Совета и от Президиума 0СТК - общественной организации, где говорилось о необходимости четких действий, направленных на защиту СССР.
Да уж очень был момент подходящий, - так и подмывало под шумок разделаться с лидерами, а потом - потихоньку-полегоньку, по частям, поодиночке пересажать зачинщиков на местах, и глядишь, рассосется приднестровская проблема!
Надо отдать должное нашим политическим противникам, - выбор ими времени нанесения удара был абсолютно верным, - в те дни, любой, отнесенный к категории гэкачепистов чувствовал себя по меньшей мере неуютно: ну, как же, государственный преступник в масштабах СССР!
Парадоксальная ситуация: те, что яростно стремились выйти из состава СССР, якобы озаботились сохранением его конституционного строя! Хотя их можно понять, - любой предлог был бы хорош.
Уже 21 августа стало известно об операции "Невод", ибо и в Кишиневе, в том числе и в правоохранительных органах были наши сторонники. Однако, обеспечить охрану депутатов было попросту невозможно, ведь наша милиция занимала тогда выжидательную позицию. Так что единственный выход был - не ночевать дома.
Помню, вызвал меня из кабинета ОСТК Загрядский и сказал: "Домой тебе нельзя, вечером поедем вместе". Куда?..
Вечером Рыляков, Загрядский и я собрались в кабинете Смирнова, потом вышли во внутренний двор Дома Советов. За руль "Волги" сел сам Игорь Николаевич. Машина, пронесшись и попетляв по улицам, остановилась у проходной штаба 14-й армии.
Поднялись в кабинет командующего. Генерал-лейтенант Геннадий Иванович Яковлев встретил нас радушно. Оказывается, он предложил нас приютить на несколько дней, а вернее, ночей. С его стороны это был мужественный поступок в это смутное время! Скрывая предполагаемых гэкачепистов, он рисковал не только должностью, но и погонами вообще, однако не сомневался ни минуты.
За ужином разговоры велись, конечно, только об одном - о ГКЧП. Не зная тогда всей политической подоплеки, дивились до смешного непрофессиональным действиям вице-президента Янаева и министра обороны Язова вкупе с ним. То, что во всем этом оказался замешанным выражавший определенные симпатии приднестровцам Лукьянов, оптимизма, конечно не прибавляло. Мы сознавали, что придется республике нашей очень туго. Как действовать в создавшихся экстремальных условиях, какой курс избрать?..
Рано утром отправились обратно в Дом Советов. Там среди бела дня мы чувствовали себя достаточно спокойно. Но, когда подошла ночь, а с ней и возможность ареста, - опять вернулись в штаб армии. В эту ночь стали поступать новости одна другой драматичнее. Связываясь по телефону с Бендерами, Дубоссарами, Григориополем, мы узнали об арестах наших товарищей - Григория Попова, Владимира Боднара, Гимна Пологова, Александра Порожана, Ильи Мильмана... В ту же ночь захватили лидеров Гагаузской Республики Степана Топала и Михаила Кендигеляна. Все они были депутатами местных Советов, а Пологов, Топал и Кендигелян еще и народными депутатами ССР Молдова. Никаких санкций на их задержание со стороны органов представительной власти, конечно не было. Это был чистейшей воды произвол, когда производившие эти захваты буквально упивались сознанием своей власти и вседозволенности. Никаких, хотя бы малейших, правил здесь не соблюдалось. Среди ночи, тайком, зачастую избитых, в одном белье депутатов в Кишинев...
Об этой ночи - с 22 на 23 августа 1991 года рассказывает В.Л. Боднар: "Поздним вечером 22 августа позвонил Григорий Николаевич Попов и сказал, что операция "Невод" вступила в завершающую фазу. Еще за день перед этим он говорил мне, что пришло сообщение из Тирасполя о такой операции и все сетовал: "Ну, чем я буду защищать депутатов?"...
Буквально через десять минут в дверь постучали, на мой вопрос: "Кто?" последовал ответ: "Вас приглашают срочно в райисполком к Леонтьеву". Когда я усомнился, и ночные незваные гости поняли, что открывать я не собираюсь, дверь была высажена в какие-то считанные секунды, да и что за преградой была эта картонная дверь! Первым в коридор забежал знакомый мне григориопольский полицейский Руссу и радостно закричал: "Ну, все, Лукич, все!". Затем ввалились еще пятеро опоновцев с автоматами. Телефонный аппарат, к которому, я, было, протянул руку, был сброшен на пол и разбит. Меня схватили за руки - за ноги и вытащили вниз, запихнули в стоявший там уазик. Все это без комментариев, молча.
Сделали остановку возле здания полиции и затем поехали в сторону Дубоссар. Когда я спросил "Куда вы меня везете?", - никто не ответил. Свернули на дубоссарский мост через Днестр. Понял, что везут в Кишинев. Я сказал: "Слушайте, у вас методы хуже, чем в тридцать седьмом году. Тогда хоть обуться-одеться позволяли, пожитки взять, с родными попрощаться!". Опять молчание...
Взяли меня в одних трусах, - лежал уже в постели. А ночи тогда были холодные. Внизу лежал какой-то половик, им кое-как хоть ноги прикрыл.
В Кишиневе привезли меня в здание МВД. Босиком вывели во двор. В дежурке опросили, - и в камеру. Одиночка, свет круглосуточно горит, бетонный пол, топчан, прибитый к стене... Утром пришел начальник КПЗ с вопросом "Ну, как ваше драгоценное здоровье?.." (За десять дней моего пребывания там этот ежедневный издевательский вопрос был неизменным). На мое бурное возмущение, как это депутата без санкции Совета посадили, даже не предъявив обвинения, он мне ответил: "Не посадили, а задержали, а обвинение будет, не беспокойтесь!".
На третий день состоялся первый допрос. Следователь обвинил меня в причастности к ГКЧП. Но ни малейших доказательств у них не было, да и быть не могло, и уже с третьего допроса обвинение было изменено: антиконституционная деятельность, призывы к невыполнению законов Молдовы, словом, статья 2031, часть II.
Разрешили встречу с адвокатом, с родственниками. Тогда уже было предельно ясно, что все, что вменялось в вину, связанное с ГКЧП - полная чушь, главное - наша деятельность по созданию ПМССР".
Хотя этих арестов и ждали, но все-таки произвели они тяжелое впечатление. Мы поняли, что информация из Кишинева оказалась абсолютно верной.
Была бессонная ночь, когда мы писали обращения от Верховного Совета ПМССР ко всем людям доброй воли, во все адреса, где нас могли услышать, пытаясь достучаться в любые средства массовой информации, которые бы сообщили о беззаконии, творимом Молдовой...
Смирнов той ночью говорил одно: "Это конец Союза. Надо любыми способами искать для нашей Республики возможность выплыть из водоворота, пока нас не затянуло в воронку от гибели этого "Титаника". Надо срочно собирать сессию, если не завтра, то на следующий день".
На следующее утро - холодное утро 23 августа, вернувшись в Дом Советов, мы в полном молчании просмотрели утренний выпуск "Месаджера" из Кишинева. Диктор, буквально выпрыгивая из платья от ехидства, поведала, что на территории 14-й армии командующий Яковлев скрывает отпетых "путчистов" из Приднестровья, и пофамильно нас перечислила. Какая-то дрянь в армейской форме все-таки насексотничала... Теперь, чтобы окончательно не насолить Яковлеву, нам надо было менять места "ночного базирования".
Так и было сделано, мы рассредоточились, чтобы нас не взяли всех разом.
25 августа в подвальном помещении штаба гражданской обороны на новой территории завода имени Кирова прошла сессия Верховного Совета ПМССР. Депутаты приняли Декларацию о независимости ПМССР, причем сделано это было на два дня раньше того, как аналогичную Декларацию приняли в Кишиневе, - мы всегда успевали сработать на опережение в выработке документов.
Это был воскресный день, территория завода была пуста, но охранялась усиленным образом. Депутаты, приезжавшие в Тирасполь из районов, до последнего момента не знали, где будет проходить заседание. Помню, как в целях конспирации перелазила через забор со стороны железнодорожных путей, - благо, комплекция тогда такие подвиги позволяла.
Мы все понимали, что Игорю Николаевичу - "объекту № 1" не следовало бы вообще показываться на сессии, но он - человек действия, и сидеть в "схроне" - не его стиль. Он приехал...
Там же, на сессии было принято Обращение к Верховному Совету Украины и созрело решение Смирнова ехать в Киев, тем более, что была договоренность о встрече с Леонидом Кравчуком. Разъезжались и расходились мы далеко за полночь, а Манойлов с Заложковым еще до самого утра пересматривали бумаги в горсовете, сняли и вывезли единственный тогда факс, - надо было быть готовыми ко всему.
В.М. Рыляков рассказывает: "Куда-либо ехать ночью, когда по всем дорогам рыскали, как шакалы, отряды полиции Молдовы, было бы просто безумием. В одесский аэропорт выехали днем 26 августа Смирнов, Рыляков и Загрядский. Взяли билеты на рейс до Киева.
Перед отъездом из Тирасполя Игорь Николаевич подписал Указ о назначении исполняющим обязанности Председателя Республики Андрея Пантелеевича Манойлова, а исполняющим обязанности председателя горсовета Тирасполя - Александра Ефимовича Сайдакова.
В зале ожидания сидели, обсуждали ситуацию. Смирнов очень переживал: "Эх, не переловили бы ребят в Тирасполе и по районам!". Он был очень обеспокоен, как теперь пойдет работа, если уехать вот так всем, разом... Не отразится ли это на настроении людей, не усугубит ли ситуацию?
Я предложил вернуться в Тирасполь и координировать там работу, собирать информацию и по регионам республики. Игорь Николаевич ответил: " Давай, Володя! Только уж, я прошу, вы там на рожон не лезьте, будьте осторожны!".
Самолет улетел, а я вернулся в Тирасполь. И в мыслях не было, что в Киеве может случиться то, что случилось 29 сентября".
Эстафету воспоминаний подхватывает В.А. Загрядский: "Мы еще не были искушенными политиками, и не рассчитывали на то предательство от высшего руководства Украины, которое нас ожидало впереди.
И вот мы в Киеве, в гостинице "Украина", не подозревая о том, что вослед выехала спецгруппа из Молдовы для нашего ареста.
Но на Украине были отнюдь не только наши противники, которые продали нас Молдове, а гораздо больше людей, которые нам симпатизировали и сочувствовали. Получили информацию, что нами интересуются представители правоохранительных органов Украины. И здесь нужно отдать должное природному чутью И.Н. Смирнова. Он, сопоставив все факты, в том числе и связанные с приглашением его в Киев, сделал однозначный вывод, что нас "сдали". В целях безопасности мы переселились в номер представительства Верховного Совета Украины, где арестовать нас без скандала вряд ли бы удалось. Без особой необходимости решили не передвигаться по городу.
Накануне ареста мы с И.Н. Смирновым пошли в ресторан, взяли бутылку водки, повспоминали всех своих товарищей - соратников по борьбе, и как-то легче стало, появились уверенность и осознание того, что мы не одни, и, если что, за нас есть кому побороться.
Поразил меня тогда и трезвый расчет Игоря Николаевича, когда он сказал: "Слава, им все равно буду нужен я, поэтому ты всегда должен быть в пятидесяти метрах от меня, - может, они на этом успокоятся. Тебя уже один раз брали, может на этот раз уйдешь".
Утром к нам подъехали из Рыбницы В.П. Воеводин и А.Н.Чебан. Они с недоумением и недоверием выслушали нас и, молча, следили за приготовлениями И.Н. Смирнова к возможному аресту.
Была в этот день телефонная договоренность о встрече с членами Президиума Верховного Совета Украины. За нами выслали машину Верховного Совета.
Первыми пошли И.Н. Смирнов и А.Н. Чебан. Как мы и договорились с Игорем Николаевичем, я и Володя Воеводин на некоторое время задержались и поотстали.
У агентов спецгруппы Молдовы нервы не выдержали, они выскочили из своих автомобилей тогда, когда я уже взялся за ручку стеклянной входной двери. Прямо передо мной пронесся гражданский с автоматом. Водитель машины Верховного Совета Украины был положен на землю, а И.Н. Смирнов и А.Н. Чебан посажены в машины спецгруппы и увезены.
Андрей Чебан невольно сыграл роль "подставы" и был арестован фактически вместо меня. Как позже мы выяснили, у спецгруппы были санкции на наш арест от Генеральной Прокуратуры Украины.
Мы с Воеводиным быстро вернулись в представительство Верховного Совета Украины в гостиницу и постарались, как можно больше поднять шуму через прессу и через депутатов Верховного Совета Украины. К нам прибыли небезызвестный С. Хмара, а также ряд журналистов.
Через своих друзей мы сумели добраться до Верховного Совета Украины, встретились с рядом депутатов, постарались как можно больше предать огласке случившееся с И.Н.Смирновым...".
Продолжает В.М. Рыляков: "Когда нам из Киева позвонил Загрядский, - момент был парализующий. Конечно, мы быстро пришли в себя, но в голове просто не укладывалось, как такое могло случиться!
Стали все вместе думать, что противопоставить наглому насилию и беззаконию по отношению к депутатам, которых похватали и посадили в худших традициях периода репрессий тридцатых годов. Вставал вопрос о том, что сделать, чтобы вся страна узнала правду, а не ту усиленно тиражируемую ложь о приднестровцах, которую распространял Кишинев.
Но главным было - как, в какое русло направить протест, что придумать в качестве ответной меры. Нас буквально осаждали различными предложениями, вроде отключения Молдове газа или электричества. Решили остановиться на блокаде железной дороги.
Но как защитить участников этой акции?.. Да, у нас были рабочие отряды, но введение их в действие предполагало немедленное ответное силовое решение, причем с применением оружия. Силы были неравны. Искали альтернативные варианты.
Было предложено активисткам женского движения, депутатам городского Совета Галине Андреевой и Светлане Мигуле призвать женщин идти и перекрыть железную дорогу".
Как обычно в Приднестровье, решение было абсолютно неординарным и родилось спонтанно, но было оно, пожалуй, единственно правильным в тех условиях. Одно дело силой оружия разогнать рабочие отряды, и совсем другое - применить силу против беззащитных женщин.
Конечно, от идеи до ее воплощения - дистанция огромного размера, ибо все зависит от того, кто и как будет воплощать эту идею в жизнь.
Женщины Тирасполя, а затем и всего Приднестровья в тяжелейших условиях не дрогнули, проявив мужество и выдержку просто удивительные, доказав на деле свой патриотизм, преданность идее Республики, так как защищая избранных ими самими депутатов, они защищали Республику. Женщины Приднестровья показали способность к высочайшему уровню самоорганизации и сознательности. То, что свершили они, безоружные, травимые собаками, забрасываемые камнями и шквалом оскорблений, находящиеся под постоянным моральным прессингом политиков, полиции и прокуратуры Молдовы, многократно оболганные средствами массовой информации, то, что они свершили, - не делается по приказу сверху. Подобный подвиг, - а я считаю это подвигом, - возможен только тогда, когда человек просто не может иначе, если эти действия прочувствованы и выстраданы глубочайшим образом, если Республика и ее лидеры воспринимаются не отстранено-равнодушно, а как нечто свое, родное, требующее защиты в той же мере, что и собственные дети, и свой родной дом.
Республику в те дни больших испытаний защитили женщины, именно они оказались на направлении главного удара. И это - факт истории. Правда была на их стороне, и они выстояли и победили. Но сначала был месяц беспрецедентного морально-психологического противостояния...
А для большинства захваченных депутатов (Пологова, Порожана и Мильмана достаточно быстро отпустили) продолжалась тюремная эпопея, ибо их на десятый день перевели в СИЗО.
В одном корпусе сидели В. Боднар и М. Кендигелян, в другом - Смирнов, Попов и Топал. Несмотря на то, что были они политическими заключенными, посадили их в камеры к уголовникам. Кстати, отношение последних к "политическим" было абсолютно нормальным, никаких притеснений с их стороны не было, наоборот, вместе даже объявили голодовку протеста. Именно по каналам уголовников приходила хоть какая-то информация, даже русскоязычные газеты, ибо после долгих разговоров о необходимости свободы доступа к информации, администрация СИЗО выделила газеты, но ... на латинице.
Во время случайных встреч в коридоре или перед свиданиями с адвокатами хоть несколькими фразами ободряли друг друга.
Сломить никого из депутатов не удавалось, они понимали, что все обвинения состряпаны на скорую руку.
Постепенно узнавали и о событиях, развертывавшихся вокруг их захвата. Узнали про противостояние в Дубоссарах, про голодовку там женщин, о "рельсовой войне", о том, что в их защиту поднялись тысячи и тысячи приднестровцев...
Из тюрьмы обратился к бастующим на рельсах женщинам И.Н. Смирнов. Поблагодарив их за идущую от чистого сердца поддержку, он, однако, подчеркнул, что Приднестровье живет по законам СССР, которые запрещают блокирование железных дорог. "Я не могу согласиться, чтобы из-за меня должна страдать такая масса людей в Молдове, в России, Украине и других республиках", - писал он, подчеркивая: "...Как бы ни сложилась судьба, с народом Молдовы мы должны жить дружно".
Далее в своем послании лидер Приднестровья рассказывал о своем пребывании в СИЗО: "Мне предъявлено обвинение в неподчинении законам Молдовы. Обвинение об участии в путче пока не предъявлялось, идет проверка. Если в отношении меня будет изменена мера пресечения на подписку о невыезде, то я буду обязан являться по вызову следственных органов. Политические вопросы должны решаться только путем переговоров. Должен главенствовать разум. Голодовки я не объявлял, не считаю нужным подрывать свое здоровье, оно понадобится для работы в Приднестровье. Содержание в следственном изоляторе обычное для таких заведений, здоровье в норме..." Заканчивалось письмо словами: " Дорогие женщины! Я думаю, вы с пониманием отнесетесь к моим словам. Желаю вам здоровья, спокойствия, выдержки".
Конечно, Смирнов был обеспокоен тем, не начнутся ли против мужественных участниц блокады железной дороги репрессивные меры, не решатся ли, вопреки всем законам разума и морали, кишиневские политики на применение силы против них?..
Но не было тогда иного пути, и женщины, славные женщины Приднестровья понимали это и твердо продолжали стоять на своем: блокада может прекратиться только при одном условии - освобождении захваченных депутатов. В этом своем решении они были поддержаны, без преувеличения, всем Приднестровьем.
В ходе работы согласительной комиссии по разъединению сил полиции Молдовы и защитников Дубоссар было достигнуто соглашение о ходатайстве прокурору Молдовы об изменении меры пресечения находившимся в тюрьме депутатам. После долгих уговоров и еще более долгих раздумий "блокадницы" все-таки решились временно приостановить забастовку, поезда вновь пошли по рельсам... Однако по истечении трех суток, так как обещание освободить захваченных депутатов не выполнялось, блокада возобновилась... А.Е.Сайдаков, исполнявший в то время обязанности председателя городского Совета Тирасполя, звонил из кабинета прокурора Молдовы и говорил, что тот обещает, в случае возобновления железнодорожного сообщения, отпустить и приднестровских депутатов, и гагаузов. Поезда пошли, хотя и продолжали мучить сомнения: не обманут ли в очередной раз?..
Рассказывает В.Л. Боднар: "Информация о том, что нас отпускают 1 октября, прошла уже за несколько дней, так что, когда поступила команда "С вещами, на выход!", мы знали, что это означает. Встретились все на первом этаже. Под вечер уже было, приехали Сайдаков и Пологов. Обнялись - и в машину!
Приехали в Бендеры, к женщинам, сидевшим на железнодорожных путях. Встреча была, конечно, удивительно трогательной: нас, заросших щетиной в тюрьме, пообцеловали, напоили чаем... Так закончилась наша тюремная эпопея".
А вот как об этой встрече в книге "Женщины Приднестровья" пишет Г.С. Андреева: "Через несколько минут мы увидели огни приближающихся машин, был подан соответствующий знак. Я тут же объявила в мегафон: "Едут наши! Едут освобожденные депутаты!". И, Боже, что тут началось!
Вышедших из машины Смирнова, Боднара, Попова, Топала и Кендигеляна буквально завалили цветами. Женщины не просто встречали их хлебом-солью, каждая из нас стремилась обнять или хотя бы потрогать тех, ради кого пришлось выдержать суровые месячные лишения. Мужики стояли перед нами бледные, уставшие, но счастливые, а девчата не скрывали слез радости.
В палатке был приготовлен ароматный чай на травах, и освобожденные узники отозвались на приглашение отведать его с превеликим удовольствием - истосковались по домашнему угощению и уюту.
В Тирасполь просила об этом главном событии не звонить, телефонный звонок показался нам слишком незначительным, что ли. Муж сел за руль "Москвича", а мы с Сережей Липинским, как всегда вооруженные мегафоном, вдоль всей трассы от Бендер до Дома Советов в Тирасполе громогласно вещали:
"Депутаты освобождены! Встречайте!".
Несмотря на позднее время, улицы моментально наполнились людьми. Перед Домом Советов нашлись рушник с хлебом-солью, букеты цветов! Машины с освобожденными последние метры не ехали, а казалось плыли на мощных руках приднестровских мужчин...".
Выступая перед собравшимися возле Дома Советов, депутаты, обретшие свободу, говорили, что этой своей свободой они обязаны приднестровцам, не дрогнувшим в тяжелую минуту, растроганно благодарили за все, что было сделано, чтобы вызволить их из тюрьмы...
Это был праздник, это была победа, победа, достигнутая силой духа и единением, пониманием своей правоты.
Момент встречи были и радостным, и одновременно немного тревожным: а не сломался ли Смирнов в тюрьме, будет ли продолжать борьбу?.. Для нас, его единомышленников, это был вопрос серьезный...
Но ответ дал сам Игорь Николаевич уже на импровизированной пресс-конференции, состоявшейся сразу же после приезда освобожденных депутатов в Тирасполь поздно вечером 1 октября. Поблагодарив за свое освобождение приднестровцев, вставших единой стеной в его защиту, он сказал, что скорее хочет приступить к работе...
В.М. Рыляков говорит: "По выходе из тюрьмы у Смирнова не было угнетенного состояния, он был в нормальном настроении. Более того, он вышел оттуда еще более убежденным в том, что все, что нами делалось до сих пор - абсолютно правильно. Он стал действовать энергично, целеустремленно и жестко".
Волю Смирнова не сломили спецслужбы Молдовы, он победил морально, а они, захватив его, сделали явную ошибку, совершили крупный политический просчет, еще больше сплотив тем самым приднестровский народ.
Серьезные испытания либо ломают, либо, наоборот, закаляют человека. Эту проверку - на излом - Смирнов прошел с честью.
О своем пребывании в кишиневской тюрьме он обычно шутит: "От тюрьмы и от сумы не зарекайся! Я уже в тюрьме побывал, и знаю, что это такое. Мне - не страшно!..".
Политическим же ответом Кишиневу со стороны ПМР было решение Верховного Совета провести 1 декабря 1991 года одновременно референдум о независимости Приднестровской Молдавской Республики и выборы Президента ПМР.
В изменившихся условиях, в условиях бесконечных ново-огаревских согласований жизненно важным было для нас определиться - по-прежнему ли выступает единой силой народ Приднестровья в борьбе за свои права и если да, то кто возглавит этот процесс?
В бюллетене для голосования на референдуме стоял такой вопрос: "Вы за независимость Приднестровской Молдавской Республики в политическом и экономическом союзе суверенных государств? Да или нет?".
Из приблизительно 80% избирателей, принявших участие в этом мероприятии, 97% дали положительный ответ. Воля народа была продемонстрирована, и оспорить ее было невозможно.
Из двух кандидатов на высший пост в государстве (серьезно говорить о третьем кандидате Г. Благодарном - как-то не получается) - Председателя Республики И.Н. Смирнова (его кандидатом в вице-президенты был А.А. Караман) и Председателя Верховного Совета Г.С. Маракуца (в связке с Б.Н.Акуловым) победил И.Н.Смирнов, ставший первым Президентом Приднестровской Молдавской Республики.

БОЛЬШИЕ ИСПЫТАНИЯ

В начале 1991 года главным событием, безусловно, стало проведение Всесоюзного референдума. В отличие от кишиневцев, которым, чтобы пробраться на избирательные участки, надо было с опасностью для жизни пройти через кордон угроз и издевательств разъяренных националистов, в Приднестровье референдум прошел в спокойной обстановке.
17 марта около 80% избирателей пришли на избирательные участки, свыше 97% из них проголосовало за сохранение СССР.
Всесоюзный референдум стал для приднестровцев, пожалуй, последней иллюзией того, что Центральные власти СССР хотят сохранить Союз. После того, как выяснилось, что, несмотря на волю народа, практически единодушно высказанную, никаких действенных мер против уже шедшего фактического распада страны не предпринимается, только особо упорно закрывающие глаза и уши не понимали, к чему идет дело. Тот, кто не жил в то время, - а за десять лет подросло уже новое поколение, и те, кто были тогда детьми, стали взрослыми людьми, - не могут, наверное, понять: почему так много было надежд и иллюзий, связанных с Москвой, с Кремлем?..
Не знаю, видимо, сказывалось генетически заложенное, еще в памяти предков закрепленное, стремление жить в большом, сильном государстве. И сейчас, судя по опросам общественного мнения, проводимым в странах СНГ, большинство населения вспоминает о периоде совместного житья-бытья в СССР с благодарностью и теплыми чувствами, а старики, не стесняясь в выражениях, говорят: "Какое государство развалили, сволочи!".
Может быть повторюсь, но все же скажу: у приднестровцев в этом плане совесть чиста, - все, что только могли, они делали для сохранения великой державы. Да и сейчас у нас приветствуют Союз России и Белоруссии, к которому с величайшей радостью присоединилась бы и Приднестровская Молдавская Республика.
С 1 апреля 1991 года ПМССР обрела свой собственный бюджет, отдельный от Молдовы. Под политические решения была подведена финансово-экономическая база. Это стало возможным благодаря серьезной и напряженной работе, длившейся не один месяц, благодаря поиску оптимальных вариантов.
Вспоминает В.А. Загрядский, возглавлявший тогда комитет по экономике и финансам Верховного Совета ПМССР: "Пожалуй, первым крупным экономическим, да если хотите, и дипломатическим успехом Смирнова за пределами республики стало успешное проведение переговоров в начале 1991 года с главой Совета акционеров "Агропромбанка СССР" А.А. Обозинцевым по учреждению Приднестровского регионального акционерного Агропромбанка - первой легитимной финансовой структуры республики. Благодаря этому 1 апреля 1991 г. были разделены финансовые системы Приднестровья и Молдовы, и таким образом, было положено начало финансовой самостоятельности нашей Республики".
Немало драматических минут, часов и дней пришлось пережить приднестровцам в конце лета - начале осени 1991 года. События того времени, без преувеличения, стали тяжелым испытанием для нашего молодого государства. Я имею в виду период ГКЧП с 19 по 21 августа и все, что последовало за этим, мягко говоря, странным, так называемым, "путчем".
Несказанно обрадовавшись возможности поймать рыбку в мутной воде, кишиневские политики поспешили объявить приднестровских лидеров приверженцами ГКЧП, хотя никаких заявлений или иных документов в поддержку ГКЧП ни Председатель Республики И.Н. Смирнов, ни Верховный Совет ПМССР не принимали. Были лишь телеграммы, посланные от своего имени двумя депутатами Верховного Совета и от Президиума 0СТК - общественной организации, где говорилось о необходимости четких действий, направленных на защиту СССР.
Да уж очень был момент подходящий, - так и подмывало под шумок разделаться с лидерами, а потом - потихоньку-полегоньку, по частям, поодиночке пересажать зачинщиков на местах, и глядишь, рассосется приднестровская проблема!
Надо отдать должное нашим политическим противникам, - выбор ими времени нанесения удара был абсолютно верным, - в те дни, любой, отнесенный к категории гэкачепистов чувствовал себя по меньшей мере неуютно: ну, как же, государственный преступник в масштабах СССР!
Парадоксальная ситуация: те, что яростно стремились выйти из состава СССР, якобы озаботились сохранением его конституционного строя! Хотя их можно понять, - любой предлог был бы хорош.
Уже 21 августа стало известно об операции "Невод", ибо и в Кишиневе, в том числе и в правоохранительных органах были наши сторонники. Однако, обеспечить охрану депутатов было попросту невозможно, ведь наша милиция занимала тогда выжидательную позицию. Так что единственный выход был - не ночевать дома.
Помню, вызвал меня из кабинета ОСТК Загрядский и сказал: "Домой тебе нельзя, вечером поедем вместе". Куда?..
Вечером Рыляков, Загрядский и я собрались в кабинете Смирнова, потом вышли во внутренний двор Дома Советов. За руль "Волги" сел сам Игорь Николаевич. Машина, пронесшись и попетляв по улицам, остановилась у проходной штаба 14-й армии.
Поднялись в кабинет командующего. Генерал-лейтенант Геннадий Иванович Яковлев встретил нас радушно. Оказывается, он предложил нас приютить на несколько дней, а вернее, ночей. С его стороны это был мужественный поступок в это смутное время! Скрывая предполагаемых гэкачепистов, он рисковал не только должностью, но и погонами вообще, однако не сомневался ни минуты.
За ужином разговоры велись, конечно, только об одном - о ГКЧП. Не зная тогда всей политической подоплеки, дивились до смешного непрофессиональным действиям вице-президента Янаева и министра обороны Язова вкупе с ним. То, что во всем этом оказался замешанным выражавший определенные симпатии приднестровцам Лукьянов, оптимизма, конечно не прибавляло. Мы сознавали, что придется республике нашей очень туго. Как действовать в создавшихся экстремальных условиях, какой курс избрать?..
Рано утром отправились обратно в Дом Советов. Там среди бела дня мы чувствовали себя достаточно спокойно. Но, когда подошла ночь, а с ней и возможность ареста, - опять вернулись в штаб армии. В эту ночь стали поступать новости одна другой драматичнее. Связываясь по телефону с Бендерами, Дубоссарами, Григориополем, мы узнали об арестах наших товарищей - Григория Попова, Владимира Боднара, Гимна Пологова, Александра Порожана, Ильи Мильмана... В ту же ночь захватили лидеров Гагаузской Республики Степана Топала и Михаила Кендигеляна. Все они были депутатами местных Советов, а Пологов, Топал и Кендигелян еще и народными депутатами ССР Молдова. Никаких санкций на их задержание со стороны органов представительной власти, конечно не было. Это был чистейшей воды произвол, когда производившие эти захваты буквально упивались сознанием своей власти и вседозволенности. Никаких, хотя бы малейших, правил здесь не соблюдалось. Среди ночи, тайком, зачастую избитых, в одном белье депутатов в Кишинев...
Об этой ночи - с 22 на 23 августа 1991 года рассказывает В.Л. Боднар: "Поздним вечером 22 августа позвонил Григорий Николаевич Попов и сказал, что операция "Невод" вступила в завершающую фазу. Еще за день перед этим он говорил мне, что пришло сообщение из Тирасполя о такой операции и все сетовал: "Ну, чем я буду защищать депутатов?"...
Буквально через десять минут в дверь постучали, на мой вопрос: "Кто?" последовал ответ: "Вас приглашают срочно в райисполком к Леонтьеву". Когда я усомнился, и ночные незваные гости поняли, что открывать я не собираюсь, дверь была высажена в какие-то считанные секунды, да и что за преградой была эта картонная дверь! Первым в коридор забежал знакомый мне григориопольский полицейский Руссу и радостно закричал: "Ну, все, Лукич, все!". Затем ввалились еще пятеро опоновцев с автоматами. Телефонный аппарат, к которому, я, было, протянул руку, был сброшен на пол и разбит. Меня схватили за руки - за ноги и вытащили вниз, запихнули в стоявший там уазик. Все это без комментариев, молча.
Сделали остановку возле здания полиции и затем поехали в сторону Дубоссар. Когда я спросил "Куда вы меня везете?", - никто не ответил. Свернули на дубоссарский мост через Днестр. Понял, что везут в Кишинев. Я сказал: "Слушайте, у вас методы хуже, чем в тридцать седьмом году. Тогда хоть обуться-одеться позволяли, пожитки взять, с родными попрощаться!". Опять молчание...
Взяли меня в одних трусах, - лежал уже в постели. А ночи тогда были холодные. Внизу лежал какой-то половик, им кое-как хоть ноги прикрыл.
В Кишиневе привезли меня в здание МВД. Босиком вывели во двор. В дежурке опросили, - и в камеру. Одиночка, свет круглосуточно горит, бетонный пол, топчан, прибитый к стене... Утром пришел начальник КПЗ с вопросом "Ну, как ваше драгоценное здоровье?.." (За десять дней моего пребывания там этот ежедневный издевательский вопрос был неизменным). На мое бурное возмущение, как это депутата без санкции Совета посадили, даже не предъявив обвинения, он мне ответил: "Не посадили, а задержали, а обвинение будет, не беспокойтесь!".
На третий день состоялся первый допрос. Следователь обвинил меня в причастности к ГКЧП. Но ни малейших доказательств у них не было, да и быть не могло, и уже с третьего допроса обвинение было изменено: антиконституционная деятельность, призывы к невыполнению законов Молдовы, словом, статья 2031, часть II.
Разрешили встречу с адвокатом, с родственниками. Тогда уже было предельно ясно, что все, что вменялось в вину, связанное с ГКЧП - полная чушь, главное - наша деятельность по созданию ПМССР".
Хотя этих арестов и ждали, но все-таки произвели они тяжелое впечатление. Мы поняли, что информация из Кишинева оказалась абсолютно верной.
Была бессонная ночь, когда мы писали обращения от Верховного Совета ПМССР ко всем людям доброй воли, во все адреса, где нас могли услышать, пытаясь достучаться в любые средства массовой информации, которые бы сообщили о беззаконии, творимом Молдовой...
Смирнов той ночью говорил одно: "Это конец Союза. Надо любыми способами искать для нашей Республики возможность выплыть из водоворота, пока нас не затянуло в воронку от гибели этого "Титаника". Надо срочно собирать сессию, если не завтра, то на следующий день".
На следующее утро - холодное утро 23 августа, вернувшись в Дом Советов, мы в полном молчании просмотрели утренний выпуск "Месаджера" из Кишинева. Диктор, буквально выпрыгивая из платья от ехидства, поведала, что на территории 14-й армии командующий Яковлев скрывает отпетых "путчистов" из Приднестровья, и пофамильно нас перечислила. Какая-то дрянь в армейской форме все-таки насексотничала... Теперь, чтобы окончательно не насолить Яковлеву, нам надо было менять места "ночного базирования".
Так и было сделано, мы рассредоточились, чтобы нас не взяли всех разом.
25 августа в подвальном помещении штаба гражданской обороны на новой территории завода имени Кирова прошла сессия Верховного Совета ПМССР. Депутаты приняли Декларацию о независимости ПМССР, причем сделано это было на два дня раньше того, как аналогичную Декларацию приняли в Кишиневе, - мы всегда успевали сработать на опережение в выработке документов.
Это был воскресный день, территория завода была пуста, но охранялась усиленным образом. Депутаты, приезжавшие в Тирасполь из районов, до последнего момента не знали, где будет проходить заседание. Помню, как в целях конспирации перелазила через забор со стороны железнодорожных путей, - благо, комплекция тогда такие подвиги позволяла.
Мы все понимали, что Игорю Николаевичу - "объекту № 1" не следовало бы вообще показываться на сессии, но он - человек действия, и сидеть в "схроне" - не его стиль. Он приехал...
Там же, на сессии было принято Обращение к Верховному Совету Украины и созрело решение Смирнова ехать в Киев, тем более, что была договоренность о встрече с Леонидом Кравчуком. Разъезжались и расходились мы далеко за полночь, а Манойлов с Заложковым еще до самого утра пересматривали бумаги в горсовете, сняли и вывезли единственный тогда факс, - надо было быть готовыми ко всему.
В.М. Рыляков рассказывает: "Куда-либо ехать ночью, когда по всем дорогам рыскали, как шакалы, отряды полиции Молдовы, было бы просто безумием. В одесский аэропорт выехали днем 26 августа Смирнов, Рыляков и Загрядский. Взяли билеты на рейс до Киева.
Перед отъездом из Тирасполя Игорь Николаевич подписал Указ о назначении исполняющим обязанности Председателя Республики Андрея Пантелеевича Манойлова, а исполняющим обязанности председателя горсовета Тирасполя - Александра Ефимовича Сайдакова.
В зале ожидания сидели, обсуждали ситуацию. Смирнов очень переживал: "Эх, не переловили бы ребят в Тирасполе и по районам!". Он был очень обеспокоен, как теперь пойдет работа, если уехать вот так всем, разом... Не отразится ли это на настроении людей, не усугубит ли ситуацию?
Я предложил вернуться в Тирасполь и координировать там работу, собирать информацию и по регионам республики. Игорь Николаевич ответил: " Давай, Володя! Только уж, я прошу, вы там на рожон не лезьте, будьте осторожны!".
Самолет улетел, а я вернулся в Тирасполь. И в мыслях не было, что в Киеве может случиться то, что случилось 29 сентября".
Эстафету воспоминаний подхватывает В.А. Загрядский: "Мы еще не были искушенными политиками, и не рассчитывали на то предательство от высшего руководства Украины, которое нас ожидало впереди.
И вот мы в Киеве, в гостинице "Украина", не подозревая о том, что вослед выехала спецгруппа из Молдовы для нашего ареста.
Но на Украине были отнюдь не только наши противники, которые продали нас Молдове, а гораздо больше людей, которые нам симпатизировали и сочувствовали. Получили информацию, что нами интересуются представители правоохранительных органов Украины. И здесь нужно отдать должное природному чутью И.Н. Смирнова. Он, сопоставив все факты, в том числе и связанные с приглашением его в Киев, сделал однозначный вывод, что нас "сдали". В целях безопасности мы переселились в номер представительства Верховного Совета Украины, где арестовать нас без скандала вряд ли бы удалось. Без особой необходимости решили не передвигаться по городу.
Накануне ареста мы с И.Н. Смирновым пошли в ресторан, взяли бутылку водки, повспоминали всех своих товарищей - соратников по борьбе, и как-то легче стало, появились уверенность и осознание того, что мы не одни, и, если что, за нас есть кому побороться.
Поразил меня тогда и трезвый расчет Игоря Николаевича, когда он сказал: "Слава, им все равно буду нужен я, поэтому ты всегда должен быть в пятидесяти метрах от меня, - может, они на этом успокоятся. Тебя уже один раз брали, может на этот раз уйдешь".
Утром к нам подъехали из Рыбницы В.П. Воеводин и А.Н.Чебан. Они с недоумением и недоверием выслушали нас и, молча, следили за приготовлениями И.Н. Смирнова к возможному аресту.
Была в этот день телефонная договоренность о встрече с членами Президиума Верховного Совета Украины. За нами выслали машину Верховного Совета.
Первыми пошли И.Н. Смирнов и А.Н. Чебан. Как мы и договорились с Игорем Николаевичем, я и Володя Воеводин на некоторое время задержались и поотстали.
У агентов спецгруппы Молдовы нервы не выдержали, они выскочили из своих автомобилей тогда, когда я уже взялся за ручку стеклянной входной двери. Прямо передо мной пронесся гражданский с автоматом. Водитель машины Верховного Совета Украины был положен на землю, а И.Н. Смирнов и А.Н. Чебан посажены в машины спецгруппы и увезены.
Андрей Чебан невольно сыграл роль "подставы" и был арестован фактически вместо меня. Как позже мы выяснили, у спецгруппы были санкции на наш арест от Генеральной Прокуратуры Украины.
Мы с Воеводиным быстро вернулись в представительство Верховного Совета Украины в гостиницу и постарались, как можно больше поднять шуму через прессу и через депутатов Верховного Совета Украины. К нам прибыли небезызвестный С. Хмара, а также ряд журналистов.
Через своих друзей мы сумели добраться до Верховного Совета Украины, встретились с рядом депутатов, постарались как можно больше предать огласке случившееся с И.Н.Смирновым...".
Продолжает В.М. Рыляков: "Когда нам из Киева позвонил Загрядский, - момент был парализующий. Конечно, мы быстро пришли в себя, но в голове просто не укладывалось, как такое могло случиться!
Стали все вместе думать, что противопоставить наглому насилию и беззаконию по отношению к депутатам, которых похватали и посадили в худших традициях периода репрессий тридцатых годов. Вставал вопрос о том, что сделать, чтобы вся страна узнала правду, а не ту усиленно тиражируемую ложь о приднестровцах, которую распространял Кишинев.
Но главным было - как, в какое русло направить протест, что придумать в качестве ответной меры. Нас буквально осаждали различными предложениями, вроде отключения Молдове газа или электричества. Решили остановиться на блокаде железной дороги.
Но как защитить участников этой акции?.. Да, у нас были рабочие отряды, но введение их в действие предполагало немедленное ответное силовое решение, причем с применением оружия. Силы были неравны. Искали альтернативные варианты.
Было предложено активисткам женского движения, депутатам городского Совета Галине Андреевой и Светлане Мигуле призвать женщин идти и перекрыть железную дорогу".
Как обычно в Приднестровье, решение было абсолютно неординарным и родилось спонтанно, но было оно, пожалуй, единственно правильным в тех условиях. Одно дело силой оружия разогнать рабочие отряды, и совсем другое - применить силу против беззащитных женщин.
Конечно, от идеи до ее воплощения - дистанция огромного размера, ибо все зависит от того, кто и как будет воплощать эту идею в жизнь.
Женщины Тирасполя, а затем и всего Приднестровья в тяжелейших условиях не дрогнули, проявив мужество и выдержку просто удивительные, доказав на деле свой патриотизм, преданность идее Республики, так как защищая избранных ими самими депутатов, они защищали Республику. Женщины Приднестровья показали способность к высочайшему уровню самоорганизации и сознательности. То, что свершили они, безоружные, травимые собаками, забрасываемые камнями и шквалом оскорблений, находящиеся под постоянным моральным прессингом политиков, полиции и прокуратуры Молдовы, многократно оболганные средствами массовой информации, то, что они свершили, - не делается по приказу сверху. Подобный подвиг, - а я считаю это подвигом, - возможен только тогда, когда человек просто не может иначе, если эти действия прочувствованы и выстраданы глубочайшим образом, если Республика и ее лидеры воспринимаются не отстранено-равнодушно, а как нечто свое, родное, требующее защиты в той же мере, что и собственные дети, и свой родной дом.
Республику в те дни больших испытаний защитили женщины, именно они оказались на направлении главного удара. И это - факт истории. Правда была на их стороне, и они выстояли и победили. Но сначала был месяц беспрецедентного морально-психологического противостояния...
А для большинства захваченных депутатов (Пологова, Порожана и Мильмана достаточно быстро отпустили) продолжалась тюремная эпопея, ибо их на десятый день перевели в СИЗО.
В одном корпусе сидели В. Боднар и М. Кендигелян, в другом - Смирнов, Попов и Топал. Несмотря на то, что были они политическими заключенными, посадили их в камеры к уголовникам. Кстати, отношение последних к "политическим" было абсолютно нормальным, никаких притеснений с их стороны не было, наоборот, вместе даже объявили голодовку протеста. Именно по каналам уголовников приходила хоть какая-то информация, даже русскоязычные газеты, ибо после долгих разговоров о необходимости свободы доступа к информации, администрация СИЗО выделила газеты, но ... на латинице.
Во время случайных встреч в коридоре или перед свиданиями с адвокатами хоть несколькими фразами ободряли друг друга.
Сломить никого из депутатов не удавалось, они понимали, что все обвинения состряпаны на скорую руку.
Постепенно узнавали и о событиях, развертывавшихся вокруг их захвата. Узнали про противостояние в Дубоссарах, про голодовку там женщин, о "рельсовой войне", о том, что в их защиту поднялись тысячи и тысячи приднестровцев...
Из тюрьмы обратился к бастующим на рельсах женщинам И.Н. Смирнов. Поблагодарив их за идущую от чистого сердца поддержку, он, однако, подчеркнул, что Приднестровье живет по законам СССР, которые запрещают блокирование железных дорог. "Я не могу согласиться, чтобы из-за меня должна страдать такая масса людей в Молдове, в России, Украине и других республиках", - писал он, подчеркивая: "...Как бы ни сложилась судьба, с народом Молдовы мы должны жить дружно".
Далее в своем послании лидер Приднестровья рассказывал о своем пребывании в СИЗО: "Мне предъявлено обвинение в неподчинении законам Молдовы. Обвинение об участии в путче пока не предъявлялось, идет проверка. Если в отношении меня будет изменена мера пресечения на подписку о невыезде, то я буду обязан являться по вызову следственных органов. Политические вопросы должны решаться только путем переговоров. Должен главенствовать разум. Голодовки я не объявлял, не считаю нужным подрывать свое здоровье, оно понадобится для работы в Приднестровье. Содержание в следственном изоляторе обычное для таких заведений, здоровье в норме..." Заканчивалось письмо словами: " Дорогие женщины! Я думаю, вы с пониманием отнесетесь к моим словам. Желаю вам здоровья, спокойствия, выдержки".
Конечно, Смирнов был обеспокоен тем, не начнутся ли против мужественных участниц блокады железной дороги репрессивные меры, не решатся ли, вопреки всем законам разума и морали, кишиневские политики на применение силы против них?..
Но не было тогда иного пути, и женщины, славные женщины Приднестровья понимали это и твердо продолжали стоять на своем: блокада может прекратиться только при одном условии - освобождении захваченных депутатов. В этом своем решении они были поддержаны, без преувеличения, всем Приднестровьем.
В ходе работы согласительной комиссии по разъединению сил полиции Молдовы и защитников Дубоссар было достигнуто соглашение о ходатайстве прокурору Молдовы об изменении меры пресечения находившимся в тюрьме депутатам. После долгих уговоров и еще более долгих раздумий "блокадницы" все-таки решились временно приостановить забастовку, поезда вновь пошли по рельсам... Однако по истечении трех суток, так как обещание освободить захваченных депутатов не выполнялось, блокада возобновилась... А.Е.Сайдаков, исполнявший в то время обязанности председателя городского Совета Тирасполя, звонил из кабинета прокурора Молдовы и говорил, что тот обещает, в случае возобновления железнодорожного сообщения, отпустить и приднестровских депутатов, и гагаузов. Поезда пошли, хотя и продолжали мучить сомнения: не обманут ли в очередной раз?..
Рассказывает В.Л. Боднар: "Информация о том, что нас отпускают 1 октября, прошла уже за несколько дней, так что, когда поступила команда "С вещами, на выход!", мы знали, что это означает. Встретились все на первом этаже. Под вечер уже было, приехали Сайдаков и Пологов. Обнялись - и в машину!
Приехали в Бендеры, к женщинам, сидевшим на железнодорожных путях. Встреча была, конечно, удивительно трогательной: нас, заросших щетиной в тюрьме, пообцеловали, напоили чаем... Так закончилась наша тюремная эпопея".
А вот как об этой встрече в книге "Женщины Приднестровья" пишет Г.С. Андреева: "Через несколько минут мы увидели огни приближающихся машин, был подан соответствующий знак. Я тут же объявила в мегафон: "Едут наши! Едут освобожденные депутаты!". И, Боже, что тут началось!
Вышедших из машины Смирнова, Боднара, Попова, Топала и Кендигеляна буквально завалили цветами. Женщины не просто встречали их хлебом-солью, каждая из нас стремилась обнять или хотя бы потрогать тех, ради кого пришлось выдержать суровые месячные лишения. Мужики стояли перед нами бледные, уставшие, но счастливые, а девчата не скрывали слез радости.
В палатке был приготовлен ароматный чай на травах, и освобожденные узники отозвались на приглашение отведать его с превеликим удовольствием - истосковались по домашнему угощению и уюту.
В Тирасполь просила об этом главном событии не звонить, телефонный звонок показался нам слишком незначительным, что ли. Муж сел за руль "Москвича", а мы с Сережей Липинским, как всегда вооруженные мегафоном, вдоль всей трассы от Бендер до Дома Советов в Тирасполе громогласно вещали:
"Депутаты освобождены! Встречайте!".
Несмотря на позднее время, улицы моментально наполнились людьми. Перед Домом Советов нашлись рушник с хлебом-солью, букеты цветов! Машины с освобожденными последние метры не ехали, а казалось плыли на мощных руках приднестровских мужчин...".
Выступая перед собравшимися возле Дома Советов, депутаты, обретшие свободу, говорили, что этой своей свободой они обязаны приднестровцам, не дрогнувшим в тяжелую минуту, растроганно благодарили за все, что было сделано, чтобы вызволить их из тюрьмы...
Это был праздник, это была победа, победа, достигнутая силой духа и единением, пониманием своей правоты.
Момент встречи были и радостным, и одновременно немного тревожным: а не сломался ли Смирнов в тюрьме, будет ли продолжать борьбу?.. Для нас, его единомышленников, это был вопрос серьезный...
Но ответ дал сам Игорь Николаевич уже на импровизированной пресс-конференции, состоявшейся сразу же после приезда освобожденных депутатов в Тирасполь поздно вечером 1 октября. Поблагодарив за свое освобождение приднестровцев, вставших единой стеной в его защиту, он сказал, что скорее хочет приступить к работе...
В.М. Рыляков говорит: "По выходе из тюрьмы у Смирнова не было угнетенного состояния, он был в нормальном настроении. Более того, он вышел оттуда еще более убежденным в том, что все, что нами делалось до сих пор - абсолютно правильно. Он стал действовать энергично, целеустремленно и жестко".
Волю Смирнова не сломили спецслужбы Молдовы, он победил морально, а они, захватив его, сделали явную ошибку, совершили крупный политический просчет, еще больше сплотив тем самым приднестровский народ.
Серьезные испытания либо ломают, либо, наоборот, закаляют человека. Эту проверку - на излом - Смирнов прошел с честью.
О своем пребывании в кишиневской тюрьме он обычно шутит: "От тюрьмы и от сумы не зарекайся! Я уже в тюрьме побывал, и знаю, что это такое. Мне - не страшно!..".
Политическим же ответом Кишиневу со стороны ПМР было решение Верховного Совета провести 1 декабря 1991 года одновременно референдум о независимости Приднестровской Молдавской Республики и выборы Президента ПМР.
В изменившихся условиях, в условиях бесконечных ново-огаревских согласований жизненно важным было для нас определиться - по-прежнему ли выступает единой силой народ Приднестровья в борьбе за свои права и если да, то кто возглавит этот процесс?
В бюллетене для голосования на референдуме стоял такой вопрос: "Вы за независимость Приднестровской Молдавской Республики в политическом и экономическом союзе суверенных государств? Да или нет?".
Из приблизительно 80% избирателей, принявших участие в этом мероприятии, 97% дали положительный ответ. Воля народа была продемонстрирована, и оспорить ее было невозможно.
Из двух кандидатов на высший пост в государстве (серьезно говорить о третьем кандидате Г. Благодарном - как-то не получается) - Председателя Республики И.Н. Смирнова (его кандидатом в вице-президенты был А.А. Караман) и Председателя Верховного Совета Г.С. Маракуца (в связке с Б.Н.Акуловым) победил И.Н.Смирнов, ставший первым Президентом Приднестровской Молдавской Республики.